Александр Редько - 7000 километров по Африке

Выпив залпом по предложенному стакану водки, мы судорожно схватили по куску мяса, сваренного в котле, и, обмакнув его в рыжий корейский соус, впились зубами в долгожданную еду. От жгучего перца из наших глаз лились слезы, от крепкой водки кругом шла голова, но было так вкусно, как редко бывало даже за материнским столом. Мы спросили хозяев, что за Прекрасное мясо мы едим. Корейцы ответили, что это мясо дельфина, и мы принялись его нахваливать еще пуще, надеясь на второй стакан. Вадя, правда, показал мне обглоданный им мосол, который представлял из себя типичную бедренную кость, и спросил, где она может находиться у дельфина. Я ответил ему, что, видимо, так устроены его задние плавники, и мы выпили за советско-корейскую дружбу.

Спустя некоторое время, когда охмелевшая и объевшаяся компания развалилась вокруг костра, Вадя пошел за ближайшие кустики, чтобы справить нужду. Но не прошло и минуты, как он примчался ко мне с вытаращенными глазами и, схватив за руку, молча потащил в кусты. На земле под кустами лежала окровавленная собачья шкура…

Растолкав дремавшего корейского бригадира, мы, заикаясь и перебивая друг друга, стали выпытывать у него, чья это шкура валяется в кустах. Кореец снова стал нам втолковывать, что это дельфин. Мы были готовы побить его за издевательство, когда наконец до нас дошло: Дельфином звали одного из псов, живших при их бригаде. Он был очень стар, и им пришлось его съесть…

Но я несколько отвлекся от рассказа о том, что мы увидели на берегу реки, неподалеку от деревни, где крокодил съел женщину с ребенком. Осмотрев более внимательно улов в ведре у местного рыбака, мы поняли, что пойманная рыба вовсе не похожа на «плотвичек». Она имела острые и зазубренные кости в передней части грудных и спинного плавников. Рыба могла так жестко фиксировать их в поднятом положении, что их невозможно было согнуть рукой, без опасения быть пораненным. В этом она имела сходство с амурской касаткой, но та может скрипеть своими плавниками, а эта рыбка, называемая здесь коноконо, будучи вытащенной из воды, издавала отчетливый щенячий лай. Мы прошли чуть ниже по берегу и увидели нескольких мужчин, которые перегораживали реку поперек течения ветками кустарника. Один из них внезапно нагнулся в воду и стал шарить рукой в глинистом обрыве берега. Вдруг он схватил там кого-то и после короткой борьбы вытащил из воды крупную извивающуюся рыбину с большими круглыми плавниками. Человек, сидящий на берегу, сказал нам, что это рыба-чичире и живет она в глубоких норах берега. Тут мы обратили внимание, что этот человек разминает в ступе коричневатые стебли какого-то растения. Основательно размочалив, он связал их в большой пучок и зашел с ним в реку, на несколько метров выше сооруженной запруды. Опустив пучок в воду, он стал его там интенсивно полоскать. Буквально через несколько мгновений на поверхность воды всплыли несколько больших неподвижных рыбин. Течение поднесло их к запруде, где улов уже ожидали остальные мужчины. На берегу мы увидели, что каждая из них весит по несколько килограммов и имеет большие хищные зубы. Рыбаки объяснили, что рыба эта называется нгуэзи, а ловят они ее с помощью яда растения бузунгу, которое растет на соседнем болоте. Однако нас более всего интересовало, почему они так смело входят в реку, не боясь крокодилов. Рыбаки ответили, что, во-первых, крокодилы пока еще сыты съеденной ими женщиной. А во-вторых, если не ловить большую рыбу, то сам умрешь с голоду и без крокодила…

Подивившись их житейской мудрости, мы пошли берегом обратно к деревне. Тот участок его, где женщины берут воду или стирают белье, мужчины уже огородили крепким частоколом для защиты от крокодилов. На самой высокой жерди красовалась наколотая голова убитого намедни крокодила-людоеда. Кстати, многие женщины деревни берут питьевую воду не в реке, хотя та и прозрачная, а в песочной ямке, которую раскапывают недалеко от берега. Тем самым они фильтруют роду через песок.

Староста деревни ждал нас на центральной ее площадке. Она называется буало и служит для общих сборов по важным вопросам. Тут было немало жителей, пришедших пообщаться с нами, но Брендон заторопил нас, обещая ответить в дороге на наши вопросы о деревенском быте восточной Танзании. Похлопав друг другу в ладоши, мы отправились в дальнейший путь.

Иностранцы вновь принялись за свои карты, Ванесса вела машину, а Брендон поступил в наше распоряжение. Прежде всего мы поинтересовались, чем сельские жители еще промышляют, кроме ловли рыбы. Турлидер объяснил, что они выращивают для себя маниок, просо и кукурузу. Маниок — это своего рода тропический картофель. У него большие клубневидные корни, содержащие до 70 % крахмала. В сыром виде они ядовиты, так как содержат соли синильной кислоты. Поэтому их варят, жарят или сушат. Крупа из сырых клубней называется тапиока. Размолотые сушеные корни превращаются в муку — кассаву. Впрочем, таким же образом селяне используют клубни ямса и батата. Зерновые посевы требуют к себе гораздо большего внимания, чем клубни. Их дольше выращивать и больше трудиться, пока они не превратятся в кашу или пиво. Собранные зерна толкут в высоких деревянных ступах одним или двумя большими пестами. При этом женщинам, которые это делают, приходится прилагать очень большие усилия, чтобы отделить от зерна жесткую поверхностную шелуху. Очищенное зерно чаще всего по-прежнему смалывается на ручных жерновах. На большой нижний камень, имеющий наклонное углубление в середине, засыпается зерно. Сверху кладется камень с выпуклой нижней поверхностью. Женщина-мукомол стоит на коленях, обхватив руками верхний камень, и ритмично двигает его взад и вперед. Готовая мука ссыпается с камня на холстину, а под камни подсыпается новая порция зерна. В некоторых деревнях уже появились бензиновые мельницы, но их услуги довольно дорого стоят, поэтому женщины предпочитают молоть урожай по старинке. Вообще, как мы могли заметить, основную, причем наиболее трудную, работу в африканских деревнях делают женщины. Они строят хижины, выращивают и обрабатывают продукты питания, растят детей. Не мудрено, что здесь до сих пор существует многоженство; чем больше у мужчины жен, тем легче ему живется. Чтобы «купить» себе жену, мужчина должен отдать ее отцу какую-нибудь живность, чаще всего — скот. Но это не выкуп за невесту, а плата за то, чтобы оставить у себя будущих детей. Если такой предоплаты не было, то дети будут принадлежать семье тестя. Если жена вдруг умрет раньше времени, то муж должен снова отдать ее отцу отступного за то, что не сохранил ее. Но мужчин это не пугает, и стоит кому-то из них заиметь, например, козу, как он тут же «меняет» ее на жену. Кстати, местных женщин такие порядки вполне устраивают. Они с удовольствием идут в дом к мужчине, у которого уже есть жены. Вместе веселей и легче работать, к тому же приятно осознавать, что муж — уважаемый в деревне человек. У каждого народа — свои традиции, и эта, я думаю, не из самых плохих.