Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан

Экзамены не обязательны. Монах может устраивать свою жизнь в зависимости от обстоятельств. Скажем, в молодости наняться слугой к другому монаху, подрядиться переписывать книги, ходить по деревням, отправляя службу на мелких церемониях, в том числе домашних, читать молитвы на похоронах, изгонять демонов из жилища и т. д. Таким образом он набирает деньги на учение, ибо смысл его жизни именно в учении. Ценят монаха по личным качествам, а не по занимаемому рангу или возрасту. Все же ранг — известная гарантия благополучия для выходцев из бедных семей.

В Мустанге почти в каждой семье хотя бы один человек записан в монастыри Ло-Мантанга, Намгьяла, Царанга или Джеми. Иногда средние сыновья живут дома, отправляясь в монастырь на обязательный одиннадцатый месяц, а также по случаю больших молебствий и религиозных празднеств.

В стране крайне слабо поставлено общее образование, и, помимо монастыря, знания приобрести негде. Да и там уровень преподавания снижается, за исключением разве монастыря Гарпху, где я купил «Моллу». Он принадлежит секте нингампа, которая забирает четвертого и пятого ребенка в многодетных семьях.

Атмосфера в обители полностью зависит от ламы. Если тот добродетелен и умен, монахи стараются походить на него. Если же он предается излишествам, а то и грехам, простые монахи-трава ему подражают.

Каждое утро меня будило позвякивание колокольчика в соседней молельне; чуть позже удар гонга выкидывал гостей из постели, и мы собирались на кухне у Калая. Вскоре туда спускался секретарь ламы. Иногда он умудрялся до того, как я встану, проскользнуть в комнату и усесться на мой матрац. Здесь он умильно закатывал глаза и начинал бормотать: «О, какой вы великий человек! Как бы я хотел стать вашим другом!» Через день к меду добавилась ложка дегтя: «Почему бы вам не взять меня с собой? Я бы смог стать вашим секретарем. Я ведь так люблю путешествовать!»

Пухлый льстец выдавал себя за ученого человека, но каждый раз, как я задавал ему конкретный вопрос, он пускался в пространные рассуждения, из коих явствовало, что он ничего не знает. Зато с каким самодовольством разгуливал он по монастырскому двору, крутя на запястье кольцо с ключами!

Царангский лама души не чаял в своем осиротевшем сыне. Как все дети, тот проказничал, повсюду лазил, таскал за хвост здоровенных псов. Конечно, ему хотелось бы играть с другими детьми, а еще больше ему нужна была материнская ласка. Отец с сыном составляли странную пару.

В королевских апартаментах на крыше пахло можжевеловым дымом, слышались удары гонга, повизгивание щенков и топот ножек маленького принца. Время от времени мелькала тень верховного ламы и женоподобного монаха, который ему прислуживал. Я спрашивал, где же мое место в этом причудливом мире?..

Семь дней провел я в царангском монастыре, лишь на короткое время спускаясь в деревню. Это был исключительный опыт: раньше европейцам не разрешалось жить в святой обители и наблюдать за ее жизнью. Я был в курсе намечавшихся свадеб, знал об удачном походе купца с грузом соли — тот прислал в монастырь серебряный кубок; знал, у кого режут скотину, потому что монастырь получал свою долю мяса. Лама, правда, не ел мяса в силу данного обета, зато его секретарь уплетал за двоих. Здесь я впервые за долгое время отведал яиц: только очень богатые люди могут позволить себе иметь кур-несушек.

Расспросы о жизни далекой Франции сильно занимали среднего сына короля Ангуна. Не без труда мне удалось объяснить ему, почему люди у нас проводят все свое время в тяжелом труде ради того, чтобы купить такие вещи, как самодвижущаяся телега, музыкальный ящик или стиральная машина. Последнее наиболее трудно поддавалось объяснению, ибо лоба почти никогда не стирают своих одежд. Я не стал ему рассказывать о войнах, которые дважды в этом столетии заливали кровью мою землю. Не упомянул и о трущобах, позорящих наши красивые города.

Вечером после этого разговора я, быть может, впервые с такой пронзительной силой ощутил собственное одиночество. Страшно не хватало спутника, с которым можно было бы поделиться такой массой впечатлений, услышать его мнение. Я страдал от страшной формы раздвоения личности. Мой новый лик заслонил предыдущий.

Помню, однажды я решил показать Таши наши современные танцы и стал отплясывать в чубе шейк и твист. Но уже через секунду понял всю вздорность этого занятия. Таши недоверчиво качал головой…

Я свято соблюдал обычаи и правила жизни лоба. Никогда не курил в доме, а тем паче в монастыре. Не свистел в четырех стенах — это привлекает злых духов. Уверен, что я строго следовал бы правилам уличного движения, если бы оно было в Мустанге. Ни за что на свете не хотелось бы мне «развязывать шелковый узел» или «разрезать яйцо пополам».

«Развязывают шелковый узел» перед церковным судом, занимающимся вопросами морали. Решение по таким делам выносит местный лама. «Разрезать яйцо пополам» означает предстать перед деревенским судом, где судья выборный; он занимается тяжбами, касающимися раздела земель, потрав, увода чужого скота и т. п. Но нет ничего хуже, чем взывать к справедливости короля, ибо в этом случае обеим сторонам надлежит выплатить в казну солидный штраф, носящий название «золотое ярмо». Правосудие — серьезная вещь в Мустанге, и нарушитель должен считаться с тяжелыми последствиями. Я видел множество примеров тому, и один из них — как раз в крепости Царанг.

Мы с Таши облазили все четыре этажа этого величественного строения, воздвигнутого на «Петушином гребне». Бесконечные коридоры, залы, тупики представляли подлинный лабиринт. Сейчас большинство окон в нижних этажах было замуровано — там устроили склады. В третьем этаже находился арсенал, где по стенам стояли длинные мечи, боевые секиры, луки и арбалеты, старые кольчуги и щиты из выдубленных ячьих шкур.

Среди всего этого оружия Таши обнаружил вдруг странный темно-коричневый предмет. Рассмотрев его, я чуть не отпрянул: то была высушенная человеческая рука, мрачное предостережение возможным ворам. За повторную кражу в стране Ло отрубали правую руку, и я видел уже подобные «экспонаты» в Джелинге и Ло-Мантанге.

Кстати, в 1959 году, когда я был у подножия Эвереста, в монастыре Пангбоче, мне такую же вещь выдавали за руку «снежного человека»! Явная ложь была приготовлена для белых «исследователей», которые, не жалея денег и 'Сил, лазили по горам в поисках мифического существа, рожденного воображением журналистов. Слух о нем еще не дошел до Мустанга, и лоба еще не научились извлекать выгоду из доверчивости любителей сенсаций.

Замечу, чтобы покончить с темой наказания, что преступления здесь редки именно из-за страха тяжелых последствий.