Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан

Как обычно, дорога спускалась вдоль реки. Километров десять мы петляли по берегу, заросшему величественными кедрами.

На околице селений стояли выкрашенные в красное и белое сооружения — молитвенные водяные мельницы. Маленькие цилиндры с заклинанием «Ом мани падме ум» соединены с деревянным колесом, которое крутит поток. При каждом обороте звенит колокольчик. В цилиндрах заложены бумажные листы с молитвами, и каждый круг обеспечивает особые заслуги в следующем перевоплощении тем, кто построил мельницу. Спокойное вращение, сопровождаемое мелодичным звоном, похлопывание деревянных лопастей по воде, пение птиц — все сливалось в концертную сюиту.

Сосны, речка, травянистые лужайки, деревеньки с побеленными домиками вызывали желание писать их на холсте. Я был даже разочарован, настолько окружающий ландшафт был лишен экзотического налета. Подобную картину можно увидеть в любом месте Европы с той, правда, разницей, что панораму здесь не уродовали железобетонные столбы, рекламы и автомашины. Все дышало покоем: трава, кони, деревянные мостики, с которых маленькие бутанцы, бросив играть, следили за нашим приближением. Бубенцы на мулах позвякивали в такт шагам.

В Миндже мне сообщили, что в Тонгсе должен начаться трехдневный фестиваль священных танцев. Если поторопиться, мы успеем попасть туда. Вангду, конечно, начал ворчать — животные устали, а это последнее жилье перед следующим переходом.

— Буду ночевать в палатке, — твердо сказал я.

Да, но у Вангду-то палатки не было… Проблему удалось разрешить с помощью трех попутчиков, чей караван следовал от перевала за нашим. У них была трехместная палатка, и они согласились приютить товарища.

В половине восьмого мы вышли на очередной — который уже по счету! — карниз над извивами реки. Там стоял большой чортен — массивное сооружение метров девяти в форме полусферы, увенчанное колокольней. Загадочные глаза, нарисованные на четырех гранях цоколя, пристально смотрели на пас.

В сумеречном свете глаза взирали с высоты с каким-то смутным упреком. Начал накрапывать дождик, и решено было ставить палатки.

Полчаса спустя дождь лил как из ведра, а мы с Тенсингом все еще сражались с упрямой палаткой.

Я купил ее в Риме. Теперь, держа размокшую инструкцию, я пытался разобраться, какие тесемки следует затягивать, а Тенсинг светил фонарем. Колышки то и дело пропадали в гигантских складках зелено-оранжевой материи, рвавшейся из рук, словно парус в бурю. Инструкция скромно уведомляла, что палатка «является самой передовой моделью», оснащенной вместо привычных веревок металлическими «креплениями». Нет нужды говорить, что эти крепления беспрерывно соскакивали с мокрых распорок, катапультируясь в папоротниковые заросли, и, пока мы ползали на четвереньках, дождь щедро поливал нас.

— «Воткнуть колышки», — читал я. — Черт, забыл, как по-тибетски «колышек». Втыкай эту штуковину, — кричал я Тенсингу.

Не понимает.

— «Чакдонг» (металлические палки)! — перевел я. — Толкай их вниз, в землю!

Тенсинг понял. Слава богу, можно залезть внутрь. Но что это? Все ясно: мы вывернули палатку наизнанку…

— Ладно, как-нибудь…

И тут погас фонарь. В темноте я услышал чей-то смех. Вся суматоха и так была отвратительна, но она к тому же происходила на глазах у четырех зрителей. Пока мы героически сражались с инструкцией и колышками, Вангду и трое попутчиков сидели в уютной сухой тибетской палатке, которую они растянула за полминуты.

— Лучше вам ее выбросить, — комментировал Вангду.

Я отступил немного, чтобы окинуть взором «самую передовую модель». Бесформенный мешок с какими-то вздутиями и провалами, весь вымокший, а рядом темная фигура Тенсинга на четвереньках: одна защелка успела ускакать в кусты…

С горечью залезаю под парусину и тут вяжу, что все сделано шиворот-навыворот; дивное итальянское изделие грозит вот-вот рухнуть, и в довершение — вопреки клятвенным гарантиям фирмы — внутренняя часть уже превратилась в маленький бассейн! Перевод с итальянского на тибетский, как видно, оказался неточным…

Я втащил внутрь свои рюкзаки, позвал Тенсинга и внимательно прочитал еще раз инструкцию. Первая фраза прозвучала под аккомпанемент дождя, барабанившего прямо по голове: «Поздравляем вас с тем, что вы выбрали нашу палатку «принцесса»…»

Кончалась бумага совсем уже издевательски: «А теперь желаем вам счастливого путешествия!»

В Европе мне не приходилось иметь дела с палатками, я даже не состоял в бойскаутах. Два моих предыдущих похода в Гималаях сейчас казались верхом роскоши: у меня были носильщики, повар с помощником, а однажды даже посыльный!

Настроение не стало лучше, когда после часа бесплодных попыток разжечь под дождем огонь Тенсинг уведомил меня, что сегодня мы останемся без риса. Последний раз я ел в пять часов утра, целый день мы шли без остановки. Вообще с тех пор, как в Вангдупотранге мне перепала пара яиц, я не ел ничего, кроме риса, посыпанного горчичным порошком фирмы «Колман»; исключение составили несколько размокших лепешек из маниоковой муки…

Я буквально падал от усталости, не было сил даже злиться на судьбу. Под ложечкой сосало от голода. Было уже десять вечера, когда Тенсинг, одолжив у Вангду немного огня, подал мне рис, политый смесью пальмового масла и карри.

— Завтра будем пить чай, — сказал повар, чтобы как-то ободрить меня.

— А почему не сегодня? — спросил я, давясь рисом.

— Сегодня очень тяжело.

И вправду, он устал не меньше моего. Ведь я какое-то время даже трясся на муле. Ничего не поделаешь, Гималаи легко не даются.

Я вдруг вспомнил, что экипажи каравелл Христофора Колумба ели в темноте, чтобы не видеть в тарелках личинок мясных мух. Возможно, мне пригодится их опыт… Тогда я не знал, что подлинные трудности еще впереди и перевал Пелела будет вспоминаться как райское место.

Мы сидели с Тенсингом, прижавшись друг к дружке и лязгая зубами от холода. Я опять забыл взять чайник! Перед каждой экспедицией я клялся себе, что возьму этот ценнейший прибор, но всякий раз с удивлением обнаруживал, что его нет среди уложенных мною вещей.

Десять лет — достаточный срок для того, чтобы подготовиться к бутанской экспедиции, но я оказался на мели. Не взято ничего из того, что так помогает переносить тяготы пути, — ни сухофруктов, ни фляжки с коньяком, ни других продуктов. А ведь фабриканты охотно расфасовывают и выдают — бесплатно! — изделия, заранее облизываясь при мысли, что их кекс с изюмом будут есть у истоков Амазонки или сосать их леденцы в джунглях Новой Гвинеи. Невиданная реклама!

Но не лежит у меня сердце к подобным сборам. Даже мои прошлые экспедиции оснащались не традиционным способом; они выглядели смехотворно в сравнении с 900 носильщиками американской экспедиции на Эверест $ 600 шерпами англичан. Что-то всегда удерживало меня от излишеств снаряжения; было предчувствие, что каждая вещь и каждая банка консервов помешают достичь подлинной цели походов — узнать жизнь «туземцев» (не люблю этого слова, но употреблю его для наглядности).