Юрий Усыченко - Белые паруса. По путям кораблей

— Вместе?

— Конечно.

Михаилу опять стало грустно. Чтобы прервать неловкое молчание, посмотрел на часы.

— Двадцать минут осталось, выкупаться успеем. Встал. Из вежливости предложил:

— Пойдем?

— Нет, не хочу.

Когда он по скоб-трапу поднялся на палубу, Нина легла в освещенном солнцем квадрате, положила под голову оставленную Михаилом брезентовую куртку. Девушка рассеянно следила за облаками, что плыли и плыли в небесной синеве, думала о своем.

А Михаил так и не выкупался. Выбравшись из трюма, стоял у борта, слушал жалобные крики чаек, спрашивал себя: почему от хорошего разговора с Ниной появился в душе грустный осадок?

В тот же день Нина, сама того не желая, обидела и Костю.

Они встретились вечером на Приморском бульваре. Костя и Нина любили смотреть отсюда на море, на уходящие корабли, на желтую степь вдали. Когда спускались сумерки, весело и чуть с хитринкой, как давний друг, начинал подмигивать маяк. Да он и был их давним другом, Костя и Нина видели его подмигивания много раз.

Костя положил ей руку на плечо. Девушка отстранилась:

— Не надо.

Новая, привезенная из Америки мода — ходить с парнем так, будто он держит подругу за шиворот, Нине не нравилась. Костя молча подчинился, взял ее «по старинке» — под руку.

Молча пошли по аллее, вслушиваясь в синие звуки духового оркестра, летящие из гавани. Аллея была темная, лишь иногда блики фонарного света падали на лицо Нины и каждый раз выглядело оно по-новому.

— На «Суворове» я пошабашила, — сказала Нина. — Завтра в другое место переведут, наверно, на «Борец».

«Борец» был трехсоттонный лихтер, недавно поставленный на ремонт.

— Да? — безразличным тоном откликнулся Костя.

— В трюме вместе с Михаилом работали весь день.

— А еще кто? — Теперь голос Кости был деланно, а не искренне равнодушным.

— Никто, бригада Коржа давно ушла. Мы вдвоем, даже на обеденный перерыв наверх подыматься не стали.

Косте рассказ ее нравился все меньше и меньше.

Презрительно спросил:

— Значит, весело было с Семихаткой?

— А что? Напрасно ты над ним подсмеиваешься. Он парень неплохой и дело знает, уже помощником бригадира стал.

— Ну и черт с ним! — оборвал Костя. — Хватит!

Нина остановилась, недоуменно посмотрела на спутника.

— Ты что?

— Ничего, надоело! Весь вечер одно и то же. Подумаешь, событие… — хотел сказать: «с Семихаткой день провела», но передумал и повторил: — Подумаешь событие — на «Суворове» вкалывать кончили.

Глаза девушки от обиды стали большими-большими. Выдернула свою руку из Костиной:

— Завидно тебе! Сам без дела болтаешься, вот и завидно!

Попала, что называется, в точку. Он растерялся, не знал, что ответить. Слушая рассказ о минувшем дне, Костя ощущал не только ревность к Михаилу, но, еще в большей степени, зависть. Ведь он сам — на отшибе, чужим стал в цеху. Все дальше отходит от заводской жизни, от старых друзей. А новые? С Шутько подружился, однако была эта дружба какая-то недружная. Они не делились мыслями, планами своими, многое из того, о чем думал один, другой попросту не понял бы. И Костя чувствовал себя очень одиноким.

И все-таки…

Все-таки высокомерно и презрительно ответил Нине:

— Подумаешь! Есть чему завидовать! Вот в воскресенье гонки на первенство города, так, думаю, мне кое-кто позавидует.

И Косте завидовали. Закончив гонку первым, оторвавшись от соперников по меньшей мере на полмили, он, под всеми парусами, эффектно «заложив крен», влетел в спортивную гавань. К «Тайфуну» кинулась толпа энтузиастов. Капитан стоял на палубе, широко расставив ноги, молодой, красивый, в романтическом одеянии: венцерада, зюйдвестка, резиновые сапоги, красный надувной жилет, — победно улыбался, а в него целился добрый десяток фотообъективов, на него смотрели многочисленные зрители.

Подбежал Приклонский, схватил обеими руками Костину руку, мял, тискал.

— Поздравляю, голуба! Поздравляю. Что мы имеем?! Мы имеем победителя в соревнованиях на первенство города по парусному спорту. Звезда! Настоящая звезда.

Костя возражать не стал, довольно улыбнулся.

На Нину и Михаила, которые участвовали в гонках матросами «Тайфуна», никто не обращал внимания. Они стояли в сторонке, ожидая, когда стихнет общий восторг и можно будет приступить к уборке яхты. Радостно смотрела на Костю Нина, переживая его успех. Ссора давным-давно забылась, в сердце девушки не было ничего, кроме гордости любимым.

Почувствовав на себе ее взгляд, Костя обернулся. Бесцеремонно расталкивая фотографов, поклонников и поклонниц, направился к Нине. Приклонский удержал его за локоть:

— Минуточку, имеем важное сообщение.

Костя нетерпеливо, небрежно бросил:

— Что там еще такое?

Замдиректора хитро улыбнулся:

— Дом выстроен и… — с довольным видом прищелкнул пальцами.

— И?! — опять нетерпеливо, но совсем с другой интонацией спросил Костя. — Дадут?!

— Постараемся, постараемся, — обнадеживающе ответил меценат. — Для чемпиона ничего не жалеем, все условия создаем.

Костя сердечно сказал:

— Спасибо, Илларион Миронович, большое спасибо!

— Потом, голуба, благодарить будешь, — вроде бы равнодушно ответил Приклонский, но глаза его заблестели. Неуклюжий, комичный, он беззаветно любил спорт и спортсменов. Детей у Приклонского не было, с женой он не ладил. Весь нерастраченный пыл души отдал спорту, ему посвятил жизнь — посвятил по-своему, как понимал благо спорта. Приклонскому казалось, что он действительно делает хорошее дело, без меры покровительствуя мальчишке-чемпиону.

Костя подошел к Нине. Влюбленными глазами посмотрели друг на друга. Затем капитан подозвал второго матроса, стал между ним и Ниной, обнял обоих за плечи. Кивнул какому-то с фотоаппаратом:

— Эй, товарищ корреспондент! Сними, пожалуйста, нас троих и чтобы в газете мы так и были — команда «Тайфуна» в полном сборе. Понятно?

Победа и любовь рождают великодушие.

Костя не входил в число лучших ныряльщиков-аквалангистов, но представитель археологической экспедиции попал к Приклонскому, и это решило дело. Илларион Миронович, конечно, сразу вспомнил о «звезде». Позвонили в яхт-клуб, вызвали Костю.

Костя не знал причины вызова к замдиректора, и встревожился: «Вдруг раздумали комнату в новом доме давать!» Но когда он вошел в кабинет Приклонского, там, кроме хозяина, сидел высокий худой человек. Волосы и лицо его были кирпичного цвета, и сам он казался высушенным степным солнцем, прокаленным, как кирпич.

— Трифонов, археолог, — представился гость.

— Товарищ, прибыл по поручению профессора Василенко, — пояснил Приклонский. — Особое задание.

Обернулся к Трифонову.