Джон Кракауэр - В разреженном воздухе

Мысль о высокогорном отеке мозга засела у меня в тот день в голове, потому что два дня назад клиент Фишера по имени Дейл Круз, сорокачетырехлетний дантист из Колорадо, был спущен вниз с серьезными симптомами этого заболевания прямо отсюда, из третьего лагеря. Давний друг Фишера, Круз был сильным и очень опытным альпинистом. 26 апреля он поднялся из второго лагеря в третий, заварил чай себе и своим товарищам по команде, а затем прилег в палатке подремать. «Меня свалил сон, — рассказывает Круз, — и я проспал почти двадцать четыре часа, до двух часов следующего дня. Когда наконец меня кто-то разбудил, окружающим сразу же стало очевидным, что мои мозги не работают, хотя мне так не казалось. Скотт сказал мне: „Мы должны сейчас же спустить тебя вниз“».

Крузу было невероятно трудно даже попытаться одеться. Он надел свою альпинистскую «упряжь» наизнанку, так, что мог из нее вылететь, и не застегнул пряжку; к счастью, Фишер и Нил Бейдлман заметили это до того, как Круз начал спуск. «Если бы он попытался спускаться вниз на веревке в таком виде, — говорит Бейдлман, — то немедленно вылетел бы из своей упряжи и свалился бы к подножию стены Лхоцзе».

«Было такое ощущение, как будто я очень пьян, — вспоминает Круз. — Я не мог идти, не спотыкаясь, и совершенно потерял способность думать или говорить. Да, это очень странное чувство. У меня в голове было несколько слов, но я никак не мог сообразить, как мне их произнести. Поэтому Скотт и Нил должны были одеть меня и убедиться в том, что альпинистская упряжь на мне в порядке, затем Скотт спустил меня вниз по перилам». Когда Круз наконец прибыл в базовый лагерь, то, по его словам, потребовалось еще три-четыре дня, чтобы он смог пройти путь от своей палатки до палатки-столовой, не спотыкаясь на каждом шагу.

Когда вечернее солнце спряталось за Пумори, температура в третьем лагере упала больше чем на четырнадцать градусов, и как только воздух остыл, в голове у меня прояснилось: мои опасения по поводу высокогорного отека мозга рассеялись, по крайней мере, на текущий момент. На следующее утро, после ужасной бессонной ночи на высоте 7300 метров, мы спустились во второй лагерь, а днем позже, 1 мая, продолжили спуск к базовому лагерю, чтобы восстановить силы перед штурмом вершины.

Наша акклиматизация официально была теперь завершена, и, к моему приятному удивлению, стратегия Холла оказалась действенной: после трех недель пребывания на горе я обнаружил, что воздух в базовом лагере стал казаться густым, обильно насыщенным кислородом, по сравнению с жестокой, разреженной атмосферой в верхних лагерях.

Однако не так хорошо обстояли дела с моим телом. Я потерял около девяти килограммов мышечной массы, по большей части на плечах, спине и ногах. Я также сжег, фактически, весь свой подкожный жир, что сделало меня гораздо более чувствительным к холоду. Несмотря на это, самой худшей проблемой была моя грудная клетка: сухой кашель, который я подхватил еще в Лобуче, стал таким тяжелым, что я надорвал грудную клетку во время особо сильных приступов кашля в третьем лагере. Кашель не ослабевал, и каждый раз, когда я кашлял, это было похоже на сильный удар по ребрам.

Большинство других клиентов в базовом лагере находились в столь же разбитом состоянии — это было обычное явление при жизни на склонах Эвереста. Через пять дней те из нас, кто был в команде Холла и Фишера, уйдут из базового лагеря, чтобы штурмовать вершину. Надеясь замедлить ход болезни, я решил отдохнуть, жадно глотал ибупрофен и заталкивал в себя столько калорий, сколько было возможно.

Холл с самого начала запланировал восхождение на 10 мая. «Из четырех моих восхождений на Эверест, — объяснял он, — два состоялись десятого мая. По убеждению шерпов, десятое число является для меня „благоприятной“ датой». Но была и более прозаическая причина для выбора этой даты: ежегодное ослабление и усиление муссонов приводило к тому, что наиболее благоприятная погода в году выпадала на 10 мая или где-то около. Весь апрель мощные воздушные потоки двигались в сторону Эвереста, обдувая пирамиду вершины ветром ураганной силы. Даже в те дни, когда в базовом лагере было совершенно спокойно и он был залит солнцем, с вершины слетало огромное облако сносимого ветром снега. Но мы надеялись, что в начале мая приближающийся муссон из Бенгальского залива направит поток воздуха на север, в Тибет. Если этот год будет похож на прошлый, то в промежутке между прекратившимся ветром и вновь начавшимися муссонными бурями нам будет подарено маленькое окно ясной, тихой погоды, при которой будет возможен штурм вершины.

Как ни печально, эта информация ни для кого не была секретом, и каждая экспедиция обращала свои взоры на это же самое окно благоприятной погоды. В надежде избежать опасности скопления альпинистов на гребне вершины, Холл провел большое совещание с руководителями других экспедиций в базовом лагере. Было решено, что Геран Кропп, молодой швед, который приехал на велосипеде из Стокгольма в Непал, сделает 3 мая первую попытку, в одиночку. Следующей должна была быть команда из Черногории. Затем, 8 и 9 мая, наступит черед экспедиции IMAX.

Было решено, что команда Холла отправится на вершину 10 мая, вместе с экспедицией Фишера. Питер Неби, альпинист-одиночка из Норвегии, уже ушел: в один из дней он тихо покинул базовый лагерь и вернулся в Скандинавию после того, как его чуть было не убило упавшим камнем внизу, на Юго-западной стене. Группа, возглавляемая американскими проводниками Тоддом Берлесоном и Питом Этансом, как и коммерческая команда Мэла Даффа и еще одна британская коммерческая команда, пообещали не подниматься на вершину 10 мая; тайваньцы тоже.

Однако Иэн Вудал заявил, что южноафриканцы пойдут на вершину, когда им заблагорассудится, может и 10 мая, а кому это не нравится, может проваливать.

Холл, которого обычно было трудно рассердить, впал в ярость, когда узнал об отказе Вудала кооперироваться. «Я не хочу оказаться на вершине горы рядом с этими понтёрами», — негодовал он.