Генри Мортон - От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии

Ближе к закату я успел занять свободный столик в восхитительном кафе на главной площади. Там ко мне присоединился знакомый, живущий в Равенне. Он сказал мне, что объединение уже производит тысячи тонн удобрений, каучука и, конечно же, бензина.

— Кто им владеет? — спросил я.

— Государство, — ответил он.

Государство и Равенну — в моих глазах — представляли до сих пор несколько неспособных и недолго живших императоров, а также экзархов. Теперь о его участии в жизни города свидетельствуют мотороллеры, телевизоры, велосипеды и «фиаты», неожиданно пробудившиеся старые улицы. Индустриализация тем не менее не изменила благородного и романтического облика Равенны. И на самом деле, когда вечером мы сидели в кафе, я смотрел на крепостные стены, на их зубцы, напоминавшие рыбьи хвосты, на бледное небо. Из открытых окон выплескивалась музыка, и самый воздух казался магическим. Мы неспешно разговаривали, пока не продрогли, а потом пошли в отель. В маленьком баре познакомились с немецким профессором. Он специально приехал из Мюнхена, чтобы посмотреть местные мозаики.

Я с удовольствием шел по улице. Колокола призывали прихожан к ранней мессе, женщины-торговки раскладывали на рыночных прилавках овощи и рыбу. Это была деревенская Равенна, такая, какой ее видели прежние путешественники. Такую сцену, должно быть, часто наблюдал Байрон, если рано вставал, хотя в те дни у него был роман с пухлой маленькой графиней Гвиччиоли.

Думаю, уличные базары Италии следует увековечить, прежде чем современный мир от них избавится. Все они разные, хотя и сделаны по одному образцу, так же как и окружающая их среда: собор, баптистерий, кампанила и городская ратуша. Мне хотелось бы, чтобы фотограф, такой же талантливый, как Джорджина Массой, посвятил бы им книгу. Яйца, птица и овощи никогда еще не продавались в такой благородной обстановке. Интересно было бы сравнить лица и рыночные прилавки Мантуи, Кремоны и Болоньи, Равенны, Римини и Падуи. Какие вечные типажи можно увидеть в эти утренние часы, когда солнце спускается с красных черепичных крыш и согревает улицы: лица, будто сошедшие с картин Джотто. Вот они поворачиваются к тебе, отвлекаясь от корзин с помидорами, ты переводишь взгляд с одного лица на другое и вспоминаешь полотна Пьеро делла Франчески, а вон там — Беллини, а здесь поворот головы или поза вызывает в памяти Карпаччо. Вспоминаю, как я старался в римской толпе отыскать персонажи, похожие на Цезаря, а вот в Равенне долго искать не требуется. Можно даже купить дюжину свежих яиц у матери Гракхов. Когда я впервые увидел крестьян Романьи, то почувствовал, что нахожусь в другой сельской местности, в провинции, где живут сильные и яркие люди. Здесь они больше похожи на своих предков, чем итальянцы из других регионов.

Исторический прилив отхлынул от Равенны, как Адриатическое море, оставив после себя полдюжины ветхих кирпичных церквей. Вот так и море, отступая, оставляет микрокосм океана. Странно видеть то, что доходит до нас по прошествии веков. Мы все знаем о стакане воды, из которого не пролилось ни капли во время воздушного налета, такое же чудо и церкви Равенны, пережившие самые страшные исторические события. Дворцы и другие светские здания, построенные с ними в одно время, стерты с лица земли. Остается только задуматься, уж не оказались ли лучшими охранниками такие странные святые, как Урсицин, Назарий, Цельс, Виталий, во имя которых когда-то и поставлены были эти церкви?

Нигде в мире нет таких реликвий V и VI века. Понять Равенну легче, чем другие итальянские города. Туристу не приходится напрягаться, мысленно перескакивая из одного столетия в другое: все, что ему здесь покажут, укладывается в короткий промежуток времени — полтора столетия, от 400 до 550 года. Я отправился смотреть эти церкви, заранее волнуясь, ведь здания были поставлены и декорированы за сто и более лет до того, как святой Августин отправился обращать саксов в христианство. Буря, которая выгнала последних императоров в Равенну и возвысила город до имперской резиденции, была той же, что выставила римские легионы из Британии и прикончила четыреста лет римского правления. Любопытно: кризис в Равенне вызвал цепную реакцию, которую ощутили в Йорке и Честере.

Мавзолей Галлы Плачидии — маленькое кирпичное здание, стоящее на участке, поросшем грубой травой. Интерьер являет разительный контраст с невзрачной оболочкой. Внутри все покрыто мозаикой — пол, стены, потолок. Сделано это в 446 году. Когда думаешь об этом периоде, предполагаешь, что мозаика должна быть представлена фрагментами, но здесь нет никаких промежутков. Первое мое впечатление — синева, блестящая темная синева, покрывающая потолки, купол, изгибы арок. По синему фону разбросаны золотые звезды и розетки. Такое впечатление, что мозаика меняет цвет и мерцает. Кажется, что ты находишься в волшебном подводном дворце. Уличный свет, заглядывая в окна, лучится, а не светит. До этого момента я один лишь раз по-настоящему ощущал, что попал в другой мир. Было это много лет назад, в Луксоре, я стоял у гробницы Тутанхамона, прежде чем сокровища были оттуда убраны. Похожее ощущение вызвала у меня и гробница Галлы Плачидии.

Мозаика на небесно-голубых стенах представляет несколько картин. Самое интересное изображение — Христос, безбородый юный римлянин в золотой тоге и в сандалиях. Он сидит среди камней, опираясь на высокий византийский золотой крест. Вокруг него щиплют траву символические белые овцы, похоже, они из стада пасущихся на эмалевых лужайках в нескольких ранних церквях Рима. Апостолы одеты как римские сенаторы. Святой Петр, как считают ученые, здесь впервые явлен с ключами от рая.

Странная мозаика изображает огонь, горящий под огромной решеткой. С одной стороны стоит предмет, напоминающий современный холодильник. Открытые двери демонстрируют полки с четырьмя евангелиями. Это — римский книжный шкаф. С другой стороны святой в тоге, с крестом, закинутым на плечо, торопится, почти бежит к огню. В руке у него толстая рукопись в кожаном переплете, открытая посередине. Всем объясняют, что это святой Лаврентий, идущий к решетке, хотя мне он кажется похожим на рассерженного ортодоксального святого, готового предать огню арианскую ересь.

Под голубыми арками три саркофага. Самый большой, как говорят, принадлежит Галле Плачидии, другой — ее мужу Константину III, правившему лишь с февраля по сентябрь 421 года, а третий — их сыну, Валентиниану III, убитому в 455 году. Рассказ о саркофаге Галлы Плачидии кажется мне нелепостью, тем не менее даже известные историки продолжают его повторять. Рассказывают, что императрица умерла в 450 году, и ее похоронили в парадной одежде, украшенной драгоценностями, причем похоронили сидящей на троне из кипарисового дерева. Утверждают, что тело ее можно было увидеть сквозь отверстие в саркофаге вплоть до 1577 года, но детям, мол, захотелось рассмотреть мумию получше, и они засунули внутрь факел, при этом содержание гроба превратилось в пепел. История эта всегда казалась мне неправдоподобной. Теперь же я с одного взгляда на гробницу понял, что рассказ сфабрикован: слишком уж маленький саркофаг, чтобы в него можно было поместить тело, сидящее на троне. Я насчитал на мраморе не менее двадцати отверстий — это все работа охотников за сокровищами, которые не оставляли попыток несколько веков.