Генри Мортон - От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии

Он хорошо знал архиепископа, поэтому священник подошел к нам и предложил мне святой манны. Приятель шепотом посоветовал отказаться, он сказал, что жидкость имеет тошнотворный вкус, напоминающий плохую смесь жженого сахара и воды. Поскольку до того, как откроются серебряные двери алтаря, нужно долго молиться, мы сослались на недостаток времени и пообещали прийти на следующий день».

Источник «манны» ныне уже недоступен, хотя сама жидкость есть повсюду. Мне говорили, что нет дома или учреждения в провинции Бари и ни единой рыбачьей хижины в порту, где не стоял бы маленький флакон со святой манной. Она продается паломникам в красивых маленьких бутылочках, по форме похожих на медицинские флаконы. С одной стороны на них вытеснен выпуклый рельеф головы святого Николая, а с другой — слова: «Базилика Святого Николая, Бари. Святая манна». Каждая бутылочка запечатана сургучом. «Манна» не имеет ни цвета, ни запаха, и вкус у нее как у обычной воды.

Мне дали позволение спуститься в крипту вместе с доминиканским монахом, после того как базилика закрылась, поэтому у меня была возможность заглянуть во все уголки этого важного здания. Монах сказал мне, что в Бари есть легенда, будто в год ее открытия — в 1089 году — здесь прозвучала проповедь о Первом крестовом походе. Это случилось за шесть лет до того, как римский папа Урбан II поздней осенью 1095 года призвал французских рыцарей в Клермоне к крестовому походу против мусульман.

— Рассказывают, будто Петр Отшельник читал здесь проповедь перед папой Урбаном, — сказал он.

Я спросил, имеются ли подтверждения этой истории, но он не смог мне ничего сказать. Спустя несколько месяцев я наткнулся на так называемую легенду города Бари. Она была изложена Гийомом Тирским в его труде об истории крестовых походов. Автор был почти современником тех событий. Гийом пишет, что Петр, посетив Иерусалим в качестве паломника, пришел в ужас и от состояния святых мест, и от преследования христиан мусульманами. Он сел на корабль и поехал в Бари. При нем было письмо от патриарха Иерусалима к папе с просьбой о помощи. Доплыв до Бари, Петр узнал, что папа находится в окрестностях этого города, а стало быть, ему не надо ехать в Рим для того, чтобы доставить письмо патриарха. Поскольку известно, что папа дважды посещал Бари — в 1089 и 1098 годах, — и вторая дата слишком поздняя и с перемещениями Петра не совпадает, то возможно, что первое публичное обращение к христианам с призывом защитить святые места было произнесено при открытии этой крипты.

Петр Отшельник был маленького роста, хилого телосложения, тщедушный. Анна Комнина, видевшая его, говорит, что он был прозван cucupiettore или Маленьким Петром. Есть и другие отзывы, подтверждающие, что внешность и поведение были у него не героическими. Стивен Рансимен пишет: «Он был низеньким, смуглым, с длинным, худым лицом, напоминавшим морду осла, на котором сам постоянно ездил. Животное почитали почти так, как и его хозяина. Ноги у Петра были босыми, а одежда отвратительной. Он не ел ни хлеба, ни мяса, зато ел рыбу и пил вино. Несмотря на столь неблагодарную внешность, он обладал властью поднимать людей».

Полагают, что родился он возле Амьена примерно в 1053 году. Должно быть, ему было за сорок, когда он повел за собой в Святые земли толпу невежественных крестьян. Некоторые ученые говорят, что их было от 15 до 20 тысяч. По пути большинство из них, конечно же, погибло. Петр с оставшимися присоединился к рыцарям первого крестового похода, хотя в дальнейших событиях заметной роли не играл.

После первого похода он пропал, а появился через много лет уже в старческом возрасте. Стал основателем небольшого монастыря возле Льежа, на правом берегу Мааса, возле города Юи. Когда в 115 году он там скончался, то попросил из чувства смирения, чтобы похоронили его не в церкви, а снаружи, на кладбище. Хотя это было сделано, в следующем столетии кости его почтительно перенесли и захоронили в церкви под мраморной плитой. Один путешественник рассказал об этом в 1761 году, однако очень скоро французская революционная толпа разбила надгробие и выкинула кости отшельника.

Сидя среди избранных гостей на муниципальной трибуне, я ждал начала праздника святого Николая. Было уже темно. Напротив нас, через площадь, очищенную от толпы, возвышался благородный западный фронтон церкви Святого Николая. Фонари, освещавшие каждый камень, прогнали голубей, гнездившихся в круглых норманнских окнах и аркадах. Вдруг церковь снова погрузилась в темноту. Минуты ожидания облегчала суета обслуживающего персонала, жестикуляция, драматические возгласы, предшествующие большинству итальянских мероприятий. Мужчины в серых костюмах с важным видом говорили что-то в микрофоны, проверяя их работу, электрики появлялись в неожиданных местах (я вдруг увидел их белые лица на крыше церкви и подумал, что они похожи на убегающих воров). Они включали и выключали золотистый свет и вносили предпоследние усовершенствования со скепсисом, свойственным всем техникам, обслуживающим вверенное им оборудование. В момент очередного включения электричества появился беспризорный пес. У него был вид вернувшегося путешественника, огорченного изменениями, происшедшими за время его отсутствия. Он прошел мимо старинной решетки, вежливо задрал ногу, смиряясь с ситуацией, и оглянулся по сторонам, словно надеясь, что его пригласят принять участие в ожидаемом событии. Командир карабинеров — Maresciallo dei Carabinieri, — увидев мэра, подошедшего к трибуне с супругой и дочерьми, поднес руку в белой перчатке к своей наполеоновской шляпе. Церемониймейстер, неожиданно встретившись лицом к лицу с архиепископом, упал на одно колено и поцеловал ему кольцо, после чего отвел его на место. В ночи печально пропел корабельный гудок, и мои мысли невольно обратились к Мире и благочестивому похищению, которое мы все готовы были отпраздновать.

Западный фронтон церкви, теперь уже ярко освещенный, представлял собой великолепное зрелище. Распахнулись двери, и я обнаружил, что сижу на очень удачном месте: отсюда мне был виден неф до самой апсиды и киворий — замечательная особенность апулийских церквей. Это — каменный шатер над алтарем. Он покоится на четырех мраморных колоннах, а сверху на нем — аркада из миниатюрных колонн, иной раз в два этажа. Похоже, в XI веке это стало возрождением античной архитектуры. Киворий в церкви Святого Николая заставляет вспомнить такие же сооружения в римских храмах Святого Климента, Святой Агаты и Сан-Джорджо-ин-Велабро, хотя мне кажется, что здешний алтарный навес самый грациозный. Священник, стоящий под киворием, обычно обращен лицом к пастве, как и римский папа, служащий мессу в соборе Святого Петра.