Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

В палатке было светло и тепло, работали и керосиновая лампа, и примус. Ярко-оранжевые костюмы Дахо и Джефа, сидящих по обе стороны от входа, еще более подчеркивали контраст между темнотой за стенками палатки и светом внутри нее. Оба были заняты дневниками. Спальные мешки, подвешенные к потолку палатки для просушки, напоминали две покосившиеся, потрескавшиеся от времени малахитовые колонны. Свет керосиновой лампы отражался в их блестящей темно-зеленой поверхности. На примусе тихонько пыхтел чайник. Я отдал ребятам текст песни «Трансантарктика», сочиненной мною накануне на мотив всем понравившегося и отчасти даже знакомого «Полюшка». По моему плану мы должны были впервые исполнить эту песню 27 августа на дне рождения Уилла. Точно такую же «прокламацию» я вручил пятью минутами позже Жану-Луи и Кейзо, причем Кейзо загадочно сообщил мне, что уже приготовил кое-какой инструмент для аккомпанемента. По дороге домой я пробудил к жизни Лорана с сотоварищами.

В 8 часов утра международная ремонтная бригада была в сборе у наших перевернутых нарт. Несмотря на все старания Джефа, руководителя ремонтных работ, научить нас вязать одинаковые и, по его мнению, наиболее прочные узлы, каждый вязал по-своему, к великому восторгу нашего Феллини, своим режиссерским оком увидевшего в этом незначительном факте все многообразие культур и традиций стран, которые мы представляли. Нашими дружными усилиями уже через два часа нарты были побеждены, но видимость по-прежнему была плохой, и мы решили отложить выход до 12 часов. Нам с Уиллом как раз хватило времени, чтобы упаковать починенные нарты и выпить чайку в палатке. В полдень тронулись. Видимость несколько улучшилась, и можно было различить силуэты гор справа от нас. Мы несколько изменили порядок следования: впереди шел Этьенн, выбирая дорогу, его страховал Дамиан, далее Джеф с Дахо, Уилл, мы с Лораном и последними Сейзо с Бернаром. Лоран, находясь позади, держал в поле зрения всю «съемочную площадку». Поверхность была ужасно неровной: ледяные, припорошенные свежим рыхлым снегом глыбы — очевидно, осколки и обломки ледников, сползающих с находящихся поблизости гор — чрезвычайно затрудняли движение. Тяжело груженные нарты скрипели, раскачивались и круто кренились, и порой только чудом удавалось сохранить их в состоянии равновесия. Правда, иногда и чудо не помогало — на одном из бугров мои нарты перевернулись, но, к счастью, не сломались. Подоспевшие Кейзо и Бернар помогли нам с Лораном восстановить статус-кво, и мы продолжили маршрут. Собаки шли очень тяжело, глубоко проваливаясь в снег и останавливаясь буквально перед каждым бугорком. Приходилось постоянно подталкивать нарты, так что, несмотря на умеренную температуру, от нашей одежды валил пар и я изрядно взмок. Кейзо дал мне еще одну собаку для усиления моей команды. Это был большой белый пес антарктического происхождения по кличке Каспа. Они с Одэном образовали великолепный дуэт, и дела пошли лучше. Вскоре мы свернули в сторону от гор, и поверхность сразу же улучшилась, хотя снег все еще был рыхлым. Кроме того, практически исчезли все ледяные глыбы и заструги. С северо-востока подул усиливающийся ветер и начал заметно теснить к западу висящую над заливом густую пелену облаков. Видимость улучшалась прямо на глазах, и постепенно прояснилась вся окружавшая нас картина. До сих пор мы шли, ориентируясь исключительно по компасу, а сейчас уже могли различить на юго-юго-западе широкую белую реку ледника Вейерхаузер, в верховьях которого находился наш четвертый склад с продовольствием. Мы находились в северо-восточной части огромного подковообразного ледникового залива, окруженного со всех сторон, кроме восточной, плотным кольцом заснеженных гор, разорванным в нескольких местах впадающими в залив белыми реками горных ледников. Еще не совсем рассеявшаяся облачность приглушала окружающий пейзаж, отчего тот выглядел скучно и безжизненно. Только некоторые самые высокие вершины горной гряды, обрамляющей залив с юга, сумели, наверное, все-таки перехватить лучи не видимого нам склоняющегося к закату солнца и поэтому светились нежным, необычайно красивым бледно-розовым цветом. «Прекрасный цвет, не правда ли!» — воскликнул скользящий рядом со мною на лыжах Лоран и дал знак остановиться для съемок. Надо заметить, что остановка по такому знаку не относилась к числу самых приятных для нас, тем более в конце дневного перехода, как это было сейчас. Стоило больших трудов заставить уставших собак пройти в таком порядке, какой был нужен нашему режиссеру. Пришлось делать несколько дублей, и мы, взмокшие за день, достаточно быстро замерзли, тем более что ветер, кроме прояснения, принес — вернее, унес — еще несколько градусов и температура упала до минус 29. Но в 16.30 мы все-таки разбили лагерь на прекрасном месте, на мягком, чистом, белом снегу, и отдых, а также прекрасный ужин, приготовленный Уиллом (я всегда удивлялся, как ему удается извлекать такую разнообразную вкусовую гамму из одних и тех же продуктов!), были хорошей наградой за этот непростой день. Прошли мы всего 7 километров.

7 часов вечера. Мы с Уиллом сидели в нашей палатке в ожидании гостей. Прием был назначен на 7.15, но пока никто не явился. Стол по случаю праздника уже украшен небольшой пестрой скатеркой, подаренной Уиллу кем-то из его многочисленных родственников перед экспедицией и используемой Уиллом или в качестве шейного платка, или скатерти в зависимости от обстоятельств, а также тремя высокими толстыми красными свечами. Наш праздничный лагерь был разбит у самого подножья ледника Вейерхаузер, которого мы достигли, пройдя сегодня без особых приключений около 8 миль. Из-за рыхлого глубокого снега собаки шли не быстро. Лидировавшая первую половину дня Тьюли регулярно оборачивалась, по-видимому, сильно интересуясь всем происходящим позади нее. В результате таких рысканий вожака след наш, хорошо заметный в рыхлом снегу, напоминал огромную синусоиду. Чтобы как-то выровнять его, Джеф вышел вперед на лыжах уже без особых мер предосторожности, ибо здесь на плато трещин было не очень много. На всякий случай для подстраховки я догнал его, и мы некоторое время шли рядом, оставляя в снегу глубокую лыжню как раз по ширине колеи нарт — все-таки собакам немного полегче. Но, оставшись без хозяина, упряжка Джефа начала бунтовать: все чаще и чаще собаки останавливались, и нам было слышно, как Дахо хорошо поставленным профессорским голосом пытался убедить их тронуться с места. Но, очевидно, авторитет профессора в этой воистину искушенной аудитории еще не достиг тех небесных высот, которые он по праву завоевал в городе китайских гляциологов Ланчжоу. Очень скоро наступил момент, когда «студенты» начали откровенно пренебрегать указаниями профессора, и Джефу пришлось возвращаться к упряжке. Я пошел впереди один. Ориентир — характерная вершина у левого края ледника. Заметив впереди небольшой купол, Лоран захотел использовать его для съемки всех трех упряжек на подъеме при уже достаточно низком, пробивающемся через облака солнце. Остановились. Для подвоза киноаппаратуры на вершину купола метрах в четырехстах впереди Лоран запряг в маленькие саночки Егера, уже помогавшего ему в подобной ситуации в Гренландии. Поначалу все складывалось неплохо: Егер послушно тащил груженные аппаратурой саночки вслед за шагающими на лыжах Лораном и Бернаром. Затем произошла некоторая заминка. Нам издали было видно, как Лоран и Бернар, склонившись над внезапно остановившимся Егером, пытались убедить его двигаться дальше. Но то ли предложенные ими условия дополнительного вознаграждения, то ли размер его не устроили собаку, и она, уверенная в своей правоте, спокойно легла на снег. Время шло, мы мерзли, благоприятное освещение пропадало. Огромный Бернар впрягся в маленькие, но тяжелые саночки и уныло последовал за Лораном к вершине холма. Теперь надо было вернуть Егера, ибо если его оставить, то при «наезде на камеру» — излюбленный прием Лорана — неизбежно произойдет наезд на Егера, причем всеми собаками и одновременно. Я отправился к нему. Егер, выслушав мои просьбы, на удивление легко согласился следовать за мной, и мы вдвоем возвратились к упряжкам. На этом карьера Егера да и других собак как внештатных сотрудников киногруппы завершилась, и, с моей точки зрения, Егер, второй раз проявивший нестандартный подход к решению некоторых жизненных проблем (достаточно вспомнить хотя бы его поведение при падении в трещину), вполне мог бы претендовать на роль профсоюзного лидера среди всех наших собак.