Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Уилла в палатке не было — он ушел в гости к Лорану. Примус работал на слабом режиме, рядом стоял чайник, полный горячей воды. Я быстренько в рабочем порядке без демонстрации вымыл голову, поливая сам себе прямо из чайника. Вернулся Уилл, а вскоре мы услышали, что подъехали Джеф с Кейзо, причем тоже ни с чем. Однако улучшающаяся погода как-то повысила наше настроение, несмотря на эти две неудачи с поисками, поэтому мы с Уиллом, спев на два голоса «Катюшу» и поужинав, легли спать.

Сегодняшний день начался необычайно рано. Примерно в два часа ночи я проснулся оттого, что услышал, как Уилл, чертыхаясь сквозь зубы, пытался расстегнуть молнию на двери. Наконец-то ему это удалось, и он исчез в темноте, а через несколько секунд я услышал глухие удары, визг собак и рычание Уилла. Мне теперь было совсем уже несложно восстановить всю картину происшествия: какая-то из собак, очевидно, спросонья сболтнула лишнее и разбудила хорошо отдохнувшего днем и поэтому особенно чутко спящего ночью Уилла, а тот решил проучить ослушницу. Подобные ситуации случались и до того, но чаще Уилл ограничивался устным предупреждением, сделанным прямо из палатки нарочито хриплым и громким голосом, а если и это не помогало, в ход пускалась пластиковая лыжная палка фирмы «Эксель», для пущего устрашения расщепленная на конце. Меня всегда поражало, как это Уиллу не лень вылезать из теплого мешка в морозную темную ночь, чтобы наказывать собак — по мне пусть хоть всю ночь переругиваются, — но на Уилла эти ночные выходы оказывали странно успокаивающее воздействие: он возвращался в палатку, как правило, в благодушном настроении и с чувством выполненного долга забирался в мешок. Случалось и так, что какой-нибудь неосторожный пес вновь, как будто издеваясь, подавал голос, как только Уилл, вернувшись после ночной карательной операции, окончательно упаковывался в мешок. Мне было чрезвычайно смешно наблюдать за тем, как Уилл, изрыгая проклятия и призывая все кары на голову смутьяна, вновь, путаясь в молниях, пытался выбраться из мешка, правда, от второго раза я его, как правило, отговаривал, и мы вдвоем уже увещевали провинившуюся собаку. Иногда Уилл, встрепенувшись среди ночи от лая, просил меня помочь персонифицировать злодея, и мы принимались оба гадать (я лениво, он с воодушевлением) кому принадлежит лай. Не стоит и говорить, что каждый такой ночной выход вызывал переполох во всем лагере. Таким образом, Уилл, охраняя свой сон, не очень-то заботился об окружающих. Когда он вернулся в этот раз, я спросил его о погоде, на что Уилл ответил, что идет снег, видимость плохая и скорее всего завтра полета не будет, да и склада нам не найти, поэтому, добавил он, погружая ноги в еще не остывший спальник, завтра будем спать. Взбудораженный этим ночным происшествием, спал я плохо, в отличие от Уилла и собак, и с трудом дотянул до 5.45. Уилл, с головой спрятавшись в спальный мешок, не подавал признаков жизни в полном соответствии со своей вчерашней установкой. Я вылез из палатки. Редкие неяркие звезды мерцали на начинавшем светлеть небе. С юга со скоростью 10 метров в секунду, поднимая поземку, дул вполне уверенный в своем будущем ветер, горизонт был закрыт плотной дымкой, термометр показывал только минус 20 градусов. Увы, погода вновь была нелетной. Я известил об этом уже проснувшихся ребят и вернулся в палатку. Спальный мешок Уилла своей монументальной неподвижностью напоминал саркофаг. Его обитатель, ожив на мгновение после моего сообщения о погоде, заявил, что будет ждать развития событий лежа, и вновь закрыл глаза. Я, стараясь не шуметь, запустил примус, вскипятил чай и приготовил завтрак. Аромат варящейся овсянки, который после месяца путешествия наши обветренные носы могли с легкостью выделить из тысячи других, распространился по палатке и, естественно, проник в глубины Уиллова саркофага. Этот фимиам пробудил от летаргического сна руководителя экспедиции и вызвал в нем живейший интерес. Оставив Уилла завтракать, я оделся и выбрался из палатки. Погода с восходом солнца немного улучшилась, однако видимость все еще оставалась плохой. Мы приняли решение в 9.30 дать Генри добро на вылет, рассчитывая на то, что даже если он и не найдет нашего лагеря, то сможет слетать к следующему складу в районе холмов Лайнс и привезти нам оттуда несколько упаковок собачьего корма, с тем чтобы мы смогли бы наконец оставить эту стоянку. Генри сообщил нам, что примерно в 10.30 он будет в районе лагеря. Мы все вывалились на «улицу», чтобы по звуку моторов попытаться навести самолет. Вскоре мы отчетливо услышали его к востоку от нас. Скрытый плотной облачностью самолет, как нам попалось, на достаточно большой высоте прошел на запад, севернее нашего лагеря. Спуститься ниже Генри не мог из-за низкой облачности. Минут пять невидимый Генри, повинуясь нашим командам, кружил над лагерем, и порой нам уже казалось» что еще мгновение и его «Твин оттер» прорвет облака, но нет!

А тут еще собаки, услышав шум моторов, вдруг принялись выть во все свои тридцать шесть глоток, заглушая и шум моторов, и наши крики. Вой затих, пожалуй, одновременно с шумом моторов, и мы поняли, что Генри улетел к холмам Лайне. Буквально через пять минут после этого видимость стала улучшаться прямо на глазах, небо и горизонт очистились, и нам стали видны даже далекие снежные вершины гор острова Александра I на северо-западе. Такое явное коварство со стороны погоды вызвало короткую, но яркую вспышку негодования со стороны Лорана и его команды, поскольку им необходимо было уже улетать, чтобы работать над отснятыми пленками и подготовиться к следующему визиту на маршрут в ноябре. Результатом этой вспышки было то, что ребята сложили палатку и стали упаковывать вещи, готовясь к отлету, несмотря на всю зыбкость ситуации с погодой. Мы тоже стали готовить то, что надо было отправить в базовый лагерь. Я решил дать последний шанс озонометру, переведя его из пассивного режима обогрева, когда основная роль отводилась внутренней системе термостабилизации, в активный, когда тепловой комфорт создавался с помощью полиэтиленовой литровой бутылки с горячей водой, помещенной в ящик с прибором. Для этого я вновь втащил ящик с озонометром в палатку и аккуратно уложил на «спину» этого изнеженного не по годам прибора плоскую полиэтиленовую бутыль, предварительно наполненную горячей водой из термоса. После этого выставил ящик за дверь и дал ему время для подготовки заключительного слова в свою защиту.

Часов в двенадцать Генри сообщил по радио, что нашел склад у холмов Лайнс и летит в нашу сторону с кормом для собак. Через час он совершил посадку в нашем лагере в свойственном ему мягком классическом стиле, подрулив прямо к палаткам. Мы быстро разгрузили самолет, и Генри, взяв на борт Джефа, полетел на поиски склада с продовольствием, поскольку после наших бесплодных попыток найти его мы были уверены, что координаты склада определены с ошибкой. Двадцатиминутные поиски оказались безрезультатными, и мы решили завтра выходить. Самолет привез те самые огромные белые мешки с одеждой, которые мы паковали в Миннеаполисе, новые спальники, письма, составлявшие довольно увесистый пакет (как выяснилось позже, рекордсменами по количеству полученных писем стали Дахо и Кейзо). В довершение всего Генри торжественно и осторожно протянул мне большой полиэтиленовый мешок. «Фром Беллинсгаузен стэйшн», — сказал он с многозначительной улыбкой. Я раскрыл пакет. Там, радуя истосковавшийся взор, лежал джентльменский набор: шампанское, водка и коньяк. Это был подарок от ребят с Беллинсгаузена ко дню моего рождения. Спасибо, ребята! Уж кто-кто, а я смог оценить тогда ваш подарок. При скудных запасах, остававшихся на станции в конце зимовки, найти в себе мужество поделиться со мной одним из самых дорогих и близких сердцу — на это способны только настоящие друзья! Шампанское ввиду его неблагонадежности при предстоящей транспортировке было решено выпить сегодня же, остальное я, надежно упаковав в валенки, спрятал в сумку до праздника. Я забыл упомянуть, что на самолете с Кинг-Джорджа прилетел Рэй — молоденький, изящный пес, брат Тьюли, проходивший стажировку на вожака в базовом лагере под руководством Джона Стетсона. Мы с Уиллом взяли Рэя в свою упряжку вместо Брауни, которого отослали назад на Кинг-Джордж для продолжения стажировки. Вечером в палатке Джефа был устроен скромный а-ля фуршет с шампанским.