Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин

—От ты скажы мени, комсорг, чому з нашойи вульци, дэ я жыву, выйихав в Нимэччыну Крюгер? Та хиба тилькы Крюгер.

—Кто же он этот Крюгер?

—Людына як людына. Працював слюсарэм. Так ни ж. потягнуло до фашыстив.

—Он что, немец?

—Нимэць.

—Так чему ж тут удивляться?

—Як чому? А братэрство трудящых?

—Значит, Крюгер нестойкий элемент, если фашистам удалось заморочить ему мозги, или просто шкура. Эрнст Тельман не склонил же своей головы перед Гитлером?

—А как ты думаешь, Никола, будет война с Германией?— остановился Сугако.

—Сложный это вопрос, Лефер. Я уверен, что его задают теперь не только ты и не только мне. Я лично думаю, что войны не избежать. Видишь, что делается в Европе? Гитлер уже прибрал к рукам все, что мог, и остановить его теперь практически невозможно.

—Неужели Гитлер такой дурак, что пойдет против Красной Армии. Да еще когда война с Англией.

—Не приходилось ли тебе замечать,— ответил я вопросом на вопрос,— как ведет себя разбуянившийся пьянчуга, да еще когда его подогревают дружки?

—Как не приходилось, приходилось. Ему, бывает, море по колено. Лезет в драку с любым.

—Вот так и Гитлер со своими генералами да капиталистами-дружками. Дружки-то подогревали, науськивали, значит, на нас, пока кое-кому и среди них не перепало. Франция-то— тю-тю. Нет Франции. Англия— та опомнилась, да поздновато.

—Так я к тому и говорю. Неужели Гитлер такой дурак, что будет воевать на два фронта?

—Да нет, не такой он уж и дурак. Просто раньше у него силенок было маловато, и, значит, побаивался. А теперь, когда он прошелся по Европе, можно сказать, как на прогулке, да подмял под себя всех, вот тут у него и может закружиться голова. Если уже не закружилась.

—Ты, Нагорный, полегче насчет Германии,— заметил Звягинцев.— У нас с ней договор. А ты политику разводишь.

—А как же без политики, Сеня? Мы ж комсомольцы и, значит, должны разбираться во всем, повышать бдительность. Благодушие, оно еще никому не приносило пользы. Видел кинофильм про Чапаева?

—Это две большие разницы.

—Разница между благодушием и бдительностью одна, и наша задача— не пустить волка в свой двор. А если уж и заберется, то тут его и прикончить. Вот для чего, между прочим, мы выдалбливаем траншею.

—Ну даешь, Нагорный,— ехидно заметил Звягинцев.— Мало того, что всякие сомнительные слова говоришь, да еще собираешься пускать немцев на нашу позицию.

—Дурак ты, Звягинцев, беспросветный дурак, если способен на такие слова.

—Та нэ дурэнь вин.

—Как ты думаешь, Сеня,— спросил Звягинцева Лев Яковлевич.— Какой человек умнее: у которого мозг весит больше или меньше?

—Факт, у которого больше,— ответил ничего не подозревавший Семен.

—А какой мозг весит больше: у которого много разных там ложбин или у которого их нет совсем?

—И дураку ясно, что без ложбин вес больше.

Музыченко подобрал нижней губой свои шевченковские усы и, пережевывая их, давился от смеха. А Танчук продолжал свое:

—Значит, Петро прав. Звягинцев умнее нас всех, потому что у него всего лишь одна ложбина и та сзади, в самом низу.

Семен понял, что над ним смеются, лишь тогда, когда Музыченко уже не мог сдерживать себя от смеха.

—Больно все вы умные,— обиделся Звягинцев и, поднявшись, направился в радиорубку.

Грохот свалившейся вниз каменной глыбы оборвал разговор и заставил нас приподняться и посмотреть на открывшееся начало траншеи.

—Ур-ра-а!— закричали мы.— Качать Лефера!

—Ну буде вам, буде,— смущенно бормотал Сугако.

Через несколько минут, когда волнение, вызванное общим восторгом, немного улеглось, я увидел небольшой плоский предмет. Он валялся среди разбросанных камней и мало чем отличался от них. Если бы Анна Алексеевна при первой нашей встрече не рассказала о том, что во время балаклавского боя в период Крымской войны небольшой отряд русских войск, возможно, овладел нашей высотой, я бы, наверное, так и не обратил внимания па этот предмет. Теперь же у меня начала теплиться надежда на то, что эта находка не простая, что между нею и далекими крымскими событиями есть определенная связь. Я бережно взял валявшийся предмет в руки и начал осторожно очищать его от спрессованной десятилетиями породы. И по мере того, как отламывались кусочки окаменевшей массы, предмет начал приобретать форму креста.

—Как он мог оказаться здесь?— спросил Танчук.

—Да в земле чего только не бывает,— пояснил Сугако, искренне убежденный в том, что все это старый хлам, место которому где-нибудь на свалке.

—Да, в земле хватает всего,— согласился я.— Но бывает и такое, ради чего люди трудятся не год и не два, и даже не один десяток лет. Взять, к примеру, Крымскую войну. Что мы знаем о ней?

—Почти все,— ответил Лев Яковлевич.

—Почти, да не все. Через какой порт союзники доставляли подкрепление для своей армии?

—Может, через Балаклаву?

—Именно. Если бы главнокомандующий русскими войсками Меншиков взял Балаклаву, союзники потеряли бы основную базу снабжения, и тогда не известно, как бы все повернулось. Правда, была такая попытка. Русские войска прорвались почти до самой Балаклавы. Но Меншиков струсил, и все дело провалилось.

—Ну, а причем тут эта штучка и Крымская война? — заинтересовался Танчук.

—Как бы это тебе сказать. Один очень знающий человек считает, что русский отряд захватил тогда не только англо-турецкие редуты (это отсюда рукой подать), но и нашу высоту. А высотка эта, как видите, очень выгодное место. Вся Балаклавская бухта и дорога на Севастополь как на ладони. Высотка эта, можно сказать, ключ к Балаклаве.

—А что если нам удастся доказать,— не унимался Танчук,— что здесь действительно были русские?

—Если бы нам удалось сделать это,— ответил я,— в учебниках по истории нашей Родины пришлось бы изменить всего лишь одну фразу: «В октябре тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года русские войска овладели не только англо-турецкими редутами южнее Севастополя, но и господствующей высотой у входа в Балаклавскую бухту, основную базу снабжения союзнических войск в Крыму».

—Всего-то?— разочарованно спросил Сугако.

—Лефер, вот если когда-нибудь в твоей биографии можно будет заменить одно предложение, скажем, такими словами: «На военной службе в Севастополе совершил подвиг», как ты думаешь, важно было бы это для тебя или нет?

—Кому же это не приятно.

—Вот видишь, это для одного человека. А для народа?

—Слушай, Нагорный, откуда ты все это знаешь?— спросил меня Танчук.— Да попадись мне эта штучка, которую ты в руках держишь, я бы на нее и внимания не обратил.

Замечание Льва Яковлевича навело меня на одну мысль: наша находка— чистая случайность. Но не знай я истории Крымской войны, не было бы у нас с Анной Алексеевной беседы о балаклавском бое тринадцатого октября тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года и незачем было бы ей рассказывать мне о возможном историческом факте овладения отрядом русских войск нашей высоты. И я бы тогда поступил так, как собирались поступить Сугако и Танчук. История многих находок п даже открытий в большинстве своем связана с элементами случайности. Однако случайные открытия никогда не делали случайные люди.