Александр Елисеев - В долине Иордана

По полю покрытому колючими травами и кустами наши кони примчали насъ скоро къ небольшому бѣлому домику за каменною стѣной, гдѣ на мѣстѣ древней Галгаллы пріютилась русская страннопріимница. Остановились наши взмыленные скакуны. Османъ слѣзъ съ сѣдла и постучалъ въ ворота прикладомъ своего ружья. На нашъ зовъ откликнулся заспанный женскій голосъ, и въ перемежку съ арабскими словами я услышалъ русскую молитву. Стуча ключами, хозяйка страннопріимницы отворила ворота, наши кони переступили порогъ русской земли, а за ними вступилъ и я подъ мирную сѣнь Антониновской постройки. {Архимандритъ Антонинъ, настоятель русской миссіи въ Іерусалимѣ, творецъ цѣлаго ряда русскихъ страннопріимницъ во Святой Землѣ.}

Какое-то тихое, свѣтлое чувство охватило меня когда почувствовалъ что стою на русскомъ уголкѣ земли, среди долины Іордана, у древней Галгаллы Навина, и когда вмѣсто арабскаго привѣтствія я услышалъ русское «милости просимъ». Невысокая благообразная женщина, вся въ черномъ, стояла предо мной освѣщенная двойнымъ свѣтомъ луны и небольшой масляной лампочки. На ея чисто русскомъ лицѣ было написано столько кротости и смиренія въ ея добрыхъ глазахъ было столько ласки и материнской нѣжности, что одинокому путнику, прибредшему сюда изъ далекаго сѣвера, въ лицѣ доброй старушки представилась настоящая мать которая вышла на встрѣчу сына.

Несмотря на глухую ночь, хлопотунья-хозяйка хотѣла угостить дорогаго гостя чаемъ и закуской, и только мои усиленныя просьбы удержали ее отъ этого намѣренія. Кони наши были поставлены подъ навѣсъ, въ ясли имъ былъ засыпанъ зернистый ячмень. Османъ мой примостился въ нижнемъ помѣщеніи страннопріимницы, куда хозяйка нанесла ему цѣновокъ и одѣялъ, тогда какъ для меня на верху былъ приготовленъ быстро чистенькій нумерокъ съ бѣлыми занавѣсками, диваномъ и желѣзною кроватью съ эластическимъ матрацомъ и кисейнымъ пологомъ, защищающимъ спящаго отъ нападенія скниповъ, которыхъ очень много въ долинѣ Іордана. При видѣ комфортабельной постели меня потянуло невольно на отдыхъ, но яркій дискъ луны, смотрѣвшей прямо въ раскрытое окно, откуда неслись благоуханіе апельсиновъ и лимоновъ въ цвѣту и немолчное пѣніе цикадъ, потянулъ снова на открытый воздухъ, въ садъ, гдѣ рѣяли рои блестящихъ свѣтляковъ, гдѣ дышали ароматами чашечки нѣжныхъ цвѣтовъ, гдѣ въ жасминовомъ кустѣ надъ журчащимъ ручейкомъ пѣлъ соловей…

Утопая въ сіяніи и нѣгѣ царившихъ вокругъ, дремалъ безмятежно Іерихонъ; его усыпляли трели бульбул я и крѣпкій ароматъ его зелени, пьющей воды благословеннаго Кельта. Крики шакаловъ не доносились сюда изъ пустыни, стоны хубар ы (совы) не тревожатъ сна обитателей эль-Риха.

Кроткій призывъ моей хозяйки напомнилъ мнѣ что тѣло проситъ отдыха и покоя. Съ какою-то грустью покинулъ я апельсинный садъ и поднялся на верхъ, гдѣ ожидали меня большая кружка козьяго молока, тарелка оливъ и ломоть русскаго чернаго хлѣба. Отказавшись отъ угощенія, я поспѣшилъ раздѣться и упалъ въ кровать, опустивъ пологъ. Іерихонъ царей Хананейскихъ, Іерихонъ временъ Адріана и крестоносцевъ, полумертвая пустыня вокругъ, чудное Море Смерти вблизи, священный Іорданъ, и русскій уголокъ съ мягкими кроватями, кисейными пологами, чернымъ хлѣбомъ и самоварами какою-то безсвязною чередой промелькнули въ моемъ воображеніи, и я заснулъ какъ можетъ заснуть только тотъ кто не спалъ двѣ ночи и перенесъ рядъ впечатлѣній которыхъ не забыть никогда…

Поздно утромъ на другой день я проснулся съ тѣмъ чтобъ отдаться всецѣло тихому, торжественно радостному настроенію. Сброшено было ненужное оружіе съ пояса, съ сердца спали тревоги и опасенія, свѣтло и чудно было у меня на душѣ когда я вышелъ въ зеленый садъ, еще дышавшій свѣжестью ночи, и увидалъ въ тѣни апельсинныхъ деревъ столъ накрытый чистою скатертью, на которомъ весело шипѣлъ самоваръ, раздуваемый хлопотуньей-старушкой. На столѣ, кровлѣ хлѣба, молока и оливъ, красовалась русская яичница, деревянныя русскія ложки, салфетки и полный чайный приборъ. Какъ-то странно было видѣть все это подъ яркимъ небомъ Палестины, на мѣстѣ Иродова театра и въ виду Галгаллы, жертвеннаго ка. мня временъ предшедшихъ Навину. Но исторія не знаетъ невозможности и ставитъ русскую страннопріимнпцу какъ въ долинѣ Іордана, такъ и подъ дубомъ Маамрійскимъ и въ апельсинныхъ садахъ благоухающей Яффы. Часа полтора я прочайничалъ съ доброю хозяйкой и въ бесѣдѣ съ нею убѣдился какою могучею нравственною силой обладаетъ эта на видъ хилая, не богатая здоровьемъ старушка и какимъ цивилизующимъ началомъ она является среди полудикихъ обитателей Риха. Много пеняла мнѣ добрая женщина что я провелъ двѣ ночи на берегахъ Іордана, не воспользовавшись кровомъ обители Предтечи и съ ужасомъ выслушала разказъ о моихъ приключеніяхъ… Сильно ругнула она «разбойника Салеха», котораго знала съ нехорошей стороны и считала способнымъ навести на путника шайку за-іорданскихъ грабителей. Между тѣмъ мой кавасъ сводилъ напоить коней и приготовилъ ихъ къ экскурсіи на Джебель-Карандаль, Сорокадневную Гору, куда я хотѣлъ взобраться сегодняшнимъ утромъ.

Незадолго до полудня выѣхали мы съ Османомъ изъ воротъ русскаго дома и поѣхали вдоль небольшаго ручья, берега коего заросли густо колючимъ кустарникомъ; теревинѳъ, цаккумъ и нэбтъ , небольшое деревцо приносящее плоды величиной въ вишню, называемые акридами, и небольшіе лубки съ маленькими колючими листьями, вотъ главныя растенія окрестностей Іерихона. Подъ голубымъ небомъ Палестины, среди панорамы горъ стѣснившихъ Іорданскую долину, предъ грознымъ очеркомъ Сорокадневной Горы, эти небольшіе лѣски, залитые снопами сирійскаго солнца, кажутся прекрасными игармонируютъ вполнѣ съ окружающею природой. Какъ огромные круглые плоды, на многихъ деревьяхъ висятъ бумажныя гнѣзда осъ и пчелъ, обильныхъ въ этихъ лѣскахъ; десятки птицъ оживляютъ ихъ своими мелодичными пѣснями, тогда какъ ящерицы, змѣи и многочисленныя насѣкомыя придаютъ жизнь полуприкрытой зеленью почвѣ, полувысохшей травѣ и сѣровато желтымъ глыбамъ известняковъ и глинъ, составляющихъ почву Іорданской долины. Черезъ полчаса ѣзды отъ русскаго дома мы были у источника пророка Елисея.

Изъ груды нагроможденныхъ природой камней, журча и переливаясь алмазами на солнцѣ, бьетъ сильная струя, которая питается водами со склоновъ Сорокадневной Горы. Немло во всей Палестинѣ такихъ водообильныхъ струй, какъ струя Айнъ эс-Султанъ, источника Царей; еще менѣе такихъ гигантскихъ бассейновъ какъ бассейнъ источника Елисея. Сложенный изъ огромныхъ камней, едва носящихъ слѣды обработки, и напоминающій постройки циклоповъ при длинѣ почти во сто саженъ и ширинѣ въ семьдесятъ, этотъ бассейнъ поражаетъ туриста, даже привыкшаго встрѣчать въ Палестинѣ колоссальныя гидравлическія сооруженія. Рядъ развалинъ на холмахъ окружающихъ Айнъ эс-Султанъ, съ остатками циклопическихъ стѣнъ, какъ-то живѣе напоминаетъ о стѣнахъ великаго Іерихона и переноситъ воображеніе къ тѣмъ временамъ, когда эти нынѣ пустынныя страны цвѣли городами и многочисленнымъ населеніемъ, когда соглядатаи Навина изумились плодородію Хананейской земли, которую еще Флавій назвалъ божественнымъ мѣстомъ (θεῖον χωρίον), не имѣвшимъ соперниковъ во всемъ мірѣ.