Евгений Федоровский - Свежий ветер океана (сборник)

Поскольку рации на «Заморе» не было и никаких вестей от нее не поступало, редакция журнала «Вокруг света», проследив за погодной обстановкой, немедленно послала на Диксон компетентного человека Георгия Сикачинского. Тот поднял на ноги начальника штаба морских операций А. М. Кашицкого, капитана-наставника В. А. Куровкова, начальника узла связи гидрометеостанции В. А. Левковского и других ответственных товарищей. Как раз в это время в море находились караваны судов, люди и в штабе морских операций и на радиостанциях были замотаны до предела. Но они все-таки нашли время запросить о «Заморе» все полярки. Синоптики Валерий Власенко и Михайл Мартыненко переворошили горы синоптических карт (за сутки восемь новых карт), строили предположения, куда могло загнать катер, где он отстаивается. В курс событий были введены милиция, моряки погранохраны, полярники. Многие были настроены мрачно: «С Арктикой надо на „вы“».

Через несколько дней начальник узла связи В. А. Левковский по радио сообщил Сикачинскому следующее: «Ваши товарищи находятся на полярной станции на мысе Лескина в 90 километрах от Диксона. Учитывая, что мне дана власть, и исходя из соображений малых размеров судна, плохого состояния его корпуса, разболтанности двигателя и жестокой штормовой погоды, я запрещаю им дальнейшее продвижение… Энтузиазм похвален, но никому не нужны бессмысленные жертвы». Позже узнали, что Левковский не то в шутку, не то всерьез бросил фразу: «Катер сжечь, команду связать и караулить».

Оказалось, однако, что на мыс Лескина прибыла не «Замора», а другой «самодеятельный» катер! Он-то и был задержан и силами флота отбуксирован на Диксон. Штаб морских операций не мог предполагать, что кроме «Заморы» кто-то еще совершает странствие в полярных водах. Он не стал уточнять, наши это или не наши. То, что экипажу неизвестного катера была оказана помощь, поставило под угрозу судьбу «Заморы», о которой перестали беспокоиться, полагая, что она обнаружена и находится в безопасности.

Когда все это выяснилось и истекли последние сроки предполагаемого прибытия «Заморы» на Диксон, Сикачинский поставил обо всем в известность райком партии. Здесь вместе с инструктором Константином Анатольевичем Койниным он обсудил все варианты спасения «Заморы», вплоть до организации поисков с помощью авиации, судов гидробазы и метеослужбы. Договорились, что штаб морских операций даст сообщение всем судам, находящимся в районах от острова Белый до Диксона. При необходимости решено было вызвать авиацию из Дудинки, провести оповещение промысловых рыболовецких бригад в устье Оби и Енисея, организовать береговые поисковые группы.

К счастью, удалось избежать этой грандиозной заварухи.

Вот почему на «Заморе» необходима была рация, как и другое навигационное оборудование, современные карты, лоции. Плавание «Заморы» оказалось делом не только «Заморы» и ее маленького коллектива. Наше мероприятие вылилось в добавочные хлопоты, трепку нервов, немалое напряжение для многих людей, естественным жизненным правилом которых было не оставлять товарищей в беде.

И все же… Все же мы вынесли из этого плавания то главное, во имя чего люди поднимаются на снежные вершины, спускаются в неведомые пещеры, встречаются с жаркими вулканами, — веру, что мы очень многое можем. Ведь пройдет время, и все огорчения покажутся мелкими, а то и совсем ничтожными. Неприятное уйдет в потемки, забудется, а доброе, как все истинное, останется в памяти.

Ну разве можно забыть напряженные белые ночи на Югорском Шаре, старый самолет на аэродроме в Каре, прокладывавший первые воздушные трассы в Заполярье, ребят с Вайгача и из Амдермы, цепко стороживших изменчивую погоду, свежие ветры океана, которые звали многих первопроходцев?!

Тому, кто хочет увидеть поистине прекрасное в жизни, надо хотя бы однажды побывать в Арктике. В молодости или в старости, но каждый пусть проверит себя Севером, услышит биение его ледяного и отзывчивого сердца…

«Приезжай. Идем. Русин».

Телеграмма была составлена совершенно в духе Мишани. Ни слова лишнего.

Идти к Соловецким островам мы решили еще зимой. В то время я был в командировке на целлюлозно-бумажном комбинате в Коряжме под Котласом. Проворный, невысокого роста, с лицом в белой ряби шрамов и шрамиков, с синими, как у истинных северян, ласковыми глазами, Миша работал на станции биохимической очистки. С увлечением влюбленного в свое дело специалиста он показывал мне аэротенки, воздуходувные агрегаты, сооружения по механической переработке осадка, призванные освободить промышленные стоки от щелочей, кислот, древесного сора, чтобы отходы целлюлозного производства не засоряли окружающие реки. Так мы очутились на берегу Вычегды.

Среди вытащенных на зиму катеров и лодок стоял остов, похожий на китовый скелет. Это и была Мишанина мечта — катер. На нем он собирался идти к Соловецким островам.

Мишаня вырос в Архангельске. И дед и отец его были рыбаками. Он тоже хотел стать мореходом, работал матросом на лихтере. Но однажды случилась беда — хлестнул его лопнувший буксирный трос. И вышло так, что Мишаня попал не на море, а на целлюлозно-бумажный комбинат в Коряжму.

Он бился над катером всю зиму. Негустые рубли получки шли на выдержанное дерево, многослойную фанеру, краску, прочные снасти, детали к двигателю. Только малую часть Мишаня оставлял на чай, сахар и хлеб.

Однажды он неожиданно приехал в Москву. Ему понадобилось достать медные гвозди и болты, чтобы металл не разъедала морская вода.

Я познакомил Мишаню со своим товарищем Левой Скрягиным, связанным с моряками и корабелами, и он помог достать болты и гвозди.

И вот телеграмма. Получив отпуск и достроив катер, Мишаня переселился в него, как в свою квартиру, и ждал меня.

Катер стоял, уткнув в берег свой изящный удлиненный нос, на котором белилами было выведено его имя — «Бурелом». Окрашен он был в скромный пепельный цвет с алыми ободками ватерлинии. По бортам и на короткой мачте стояли навигационные фонари. На крохотной палубе — ничего лишнего и громоздкого. Каюта вмещала четверых, но, поскольку нас было только двое, свободные места занимали бочка с соляркой, газовая печка с баллонами для приготовления пищи и обогрева, если сильно похолодает.

Мы сделали несколько пробных ходок. Не в пример «Заморе» крутые борта хорошо держали волну, сорокасильный двигатель работал негромко, ритмично и ладно. Можно было отправляться в путь.

Пройдя по Вычегде, мы попали в Северную Двину, а из нее, минуя Архангельск, вышли в Двинскую губу.

Под холодным плоским небом лениво ворочались волны. На воду садились чайки и бойко делились новостями. Только одна, худая и грязная, летела за кормой, осыпая нас пронзительной птичьей бранью. «Бурелом» пенил мягкую, покойную зыбь. Мишаня прокалывал острым циркулем карту, рассчитывая курс. Я тихо двигал штурвал, удерживая на нуле стрелку аксиометра. Но когда мы повернули на запад, оставляя слева полосу берега Онежского полуострова, Мишаня вдруг заявил: