Евгений Федоровский - Свежий ветер океана (сборник)

Покончив с погрузкой, мы зашли в ледяную воду Ульи помыться. Сильно, упруго мчалась она к океану. Мелькали там и тут темные спины хариусов. Рыба упрямо шла против течения к далеким перекатам, где высились целые каскады водопадов. Москвитинские казаки называли такие места убойными. Около самого большого «убоя» они оставили свои струги, обошли тайгой водопады, построили новые лодьи и на них доплыли до моря.

Совсем не просто это было сделать тогда. Опершись на свои пищали, тревожно смотрели они на неведомую реку, гадали, что скрывается за ближайшим поворотом, куда она их приведет, можно ли доверять обманчивой тишине. Позади лежала громадная таежная страна Сибирь, по которой они шли от родного Урала, а впереди маячило нечто темное, неведомое. И сколько же было в этих людях гордого достоинства и самоуважения, чтобы после всего пережитого они рассказали о своих мытарствах такими скупыми словами: «А волоком шли день ходу (через Джугджурский хребет!) и вышли на реку на Улью, на вершину. Да тою Ульею-рекою шли вниз стругом, плыли восьмеры сутки. А на той же Улье-реке, сделав лодью, плыли до моря, до устья той Ульи-реки, где она пала в море, шестеро сутки».

Святое это дело — быть первооткрывателем. И мы, прилетев сюда, в этот глухой край, в какой-то мере почувствовали себя сродни первопроходцам.

Потом вертолет снова взлетел и перенес нас на берег Кивангры, речки поменьше Ульи, но такой же быстрой и чистой. К косе плотной стеной подступал лес. Здесь мы разбили палатки, стали воздвигать лабаз. Сделать лабаз было делом непростым. Надо выбрать четыре большие ели, которые стоят близко друг к другу, спилить верхушки, положить бревна-стропила, на них настелить жерди. Получится нечто вроде наблюдательного поста. Срубив такое сооружение, на площадку вверх забросили ящики с макаронами и тушенкой, яичным порошком и сгущенным молоком, мешки с мукой, солью и крупами. Это продовольствие предназначалось для осени, когда все отряды снова соберутся сюда на камеральные работы.

Лабаз сооружали от медведей. Геологи не раз оказывались свидетелями изобретательности и хитрости диких хозяев этого края. Не в силах добраться до лабаза, взрослые медведи подсаживали туда малышей, и те сбрасывали ящики; потом медведь лапами сжимал банку так, что крышка лопалась, и содержимое выплескивалось прямо в пасть. Особенно любили мишки сгущенку и варенье.

На своей новой базе у реки Кивангры партия разделилась на отряды. Тут-то и пригодились бочки из-под бензина. Мы вскрывали бочку, как консервную банку, орудуя топором и деревянной колотушкой, туда закладывали спальные мешки, палатку, продукты, стеариновые свечи, запасные пачки с патронами. Закрывали той же крышкой, закрепляли толстой проволокой, оставляя конец, которым прикрепляли потом бочку к дереву, чтобы ее опять же не укатили медведи.

Вертолет разбросал бочки по маршрутам. Это намного облегчало нашу жизнь. Мы могли идти налегке от бочки к бочке и выполнять основную работу. Поживем около одной из них, выполним все маршруты в этом районе, запакуем все обратно и двинемся к другой, третьей… Потом вертолет облетит тайгу, соберет все бочки и привезет на базу к Кивангре.

В наш отряд вошли четверо: геолог и начальница Лида Павлова, радиометрист Коля Дементьев и мы с Борисом — шлиховщики. Лида, невысокая, крепкая, черноволосая женщина с большими карими глазами и несколько тяжеловатым лицом, конечно же, не пришла от нас в восторг. Один лишь Боря раньше работал с ней, мы же с Колей для нее были желторотыми новичками. Коля худ, желтолиц и патлат. Жиденькая бороденка торчит в разные стороны. Он коренной горожанин. Когда-то работал шофером, потом слесарем, мотористом, потом кто куда пошлет… по ступеньке вниз. Попал в отряд случайно.

На меня Лида тоже посмотрела с большим сомнением, взяла, в первый маршрут с собой, чтобы проверить, на что я гож.

Один из рабочих сначала провез нас на моторке к «Полине». Так назывался домик на берегу Оганди у Охотского моря. Когда-то его поставили лесорубы из Аяна. Они заготавливали здесь зимой дрова, а Полина, видать, была у них поварихой. В единственной комнате стояли нары, стол, печка из бочки. В кладовой висели на гвоздях корзины для съестных припасов (чтобы сберечь их от мышей), капканы, старые цепи от бензопил. С трех сторон к избушке подходил лес, рядом бежала речка, а невдалеке тяжело ворочалось море.

Здесь мужчины совершили первый ритуал — обрили наголо головы. А рано утром вышли в маршруты. Я пошел с Лидой. Она взяла только геологический молоток, меня же нагрузила рюкзаком с продуктами, ружьем, тяжелым прибором для определений радиации — радиометром.

Сначала мы двинулись по болотистой трясине, потом начали забираться в гору. Шли по валежнику, бурелому, каменной осыпи. Лида испытывала меня на выносливость, гнала, будто на стометровке. У нее-то ноги были крепкие, тренированные. А меня по боку била жесткая коробка радиометра, в ногах путалась труба уловителя, шею сдавливали наушники, моталось ружье… Словно нарочно, Лида залезла еще в кедровник, и там мы ползли на карачках, задыхаясь от жары, жажды, тяжелого запаха багульника. Мы спускались вниз и лезли вверх по горкам. Лида собирала граниты и базальты, складывала камни в рюкзак, отчего он все больше тяжелел и лямками натирал плечи. Вечером она захотела «сбегать» еще на одну гору с плоской вершиной, но я уже не мог сделать и шага. Ноги в болотных бахилах горели так, будто их поджаривали, изодранные о ветки и колючки руки кровоточили, колоколом гудела голова. Позднее выяснилось: хорошо, что мы не пошли на ту плоскую гору. Как раз в это время там шли медвежьи свадьбы, и нам бы не поздоровилось…

И с того дня началось. Скользя на крутых осыпях, цепляясь за выступы отвесных скал, изнывая от жары и жажды, продираясь через сплошные заросли кедрового стланика и ерника (приближающегося по жесткости к колючей проволоке), где дурманили голову запахи каких-то диких трав, с ружьем и радиометром мы взбирались на вершины и спускались с них, чтобы начать новый подъем. Рюкзак разбухал от камней, и к вечеру лямки жгли плечи.

И так с утра до ночи. По пятнадцать — двадцать километров в день. Месяц за месяцем.

Вот одно рядовое утро. Вернее, еще не утро, чуть теплится рассвет. Туман плывет по высохшему руслу над гладкими камнями и стлаником, связавшим крепкими узлами своих корней береговой откос. Голубеет земля от светлеющего сверху неба. Холодно, сыро, тоскливо, неуютно. Шипит, чихает, не хочет разгораться костер. Бока палаток отвисли от влаги и, кажется, тоже дымят, испуская тепло остывающих после ночи спальников.

Лида Павлова, закончив сеанс радиосвязи, проводит инструктаж по технике безопасности. Начальство от нас в доброй тысяче километров, в Чагде, тем не менее почти ежедневные наставления, получаемые по рации, дают нам некоторую косвенную информацию о том, что делается в других партиях и отрядах.