Жак-Ив Кусто - Лососи, бобры, каланы

Траппер: Трудно сказать.

Филипп: Будет ли у него время построить или хотя бы найти жилье до зимы? Сможет ли он запасти достаточно еды, чтобы пережить трудное время года? Не приговариваете ли вы его, попросту говоря, к смерти, переселяя отсюда?

Траппер: Трудно сказать“.

Собираясь прожить зиму с бобрами, Филипп для очистки совести обратился к официальным службам, с тем чтобы ему разрешили взять двух „приговоренных к переселению“. Разрешение было получено с легкостью. Он выбрал животное, которое только что поймали на его глазах; другим оказался зверь, отловленный несколькими минутами позже в той же самой бреши в плотине. Осень уже надвигалась, и для этой пары животных зима могла оказаться, увы, роковой. Они уже не смогли бы построить себе хатку и запастись припасами на зиму до первых холодов. Сегодня на озере Фостер начал идти снег. Все затихло. Оголенные деревья стали белыми.

Внутри нашей хижины тепло. И два бобра, привезенные Филиппом, делят с нами наш дом.

Меньший из них, свернувшийся в клубочек в углу клетки, — мы тут же распознали в нем самку, — глубоко травмирован своим пленением. Мы назовем ее Касси. Ее „моральное“ состояние — шок, который она перенесла, — заставляет нас думать, что многие ее соплеменники, пойманные и перевезенные в еще худших условиях, попадают в свое новое окружение полностью обезоруженными, лишенными реакций. Непреодолимое препятствие. Тот из двух наших нахлебников, что побольше, самец, которого мы окрестили Фостер, по имени соседнего озера, кажется, лучше противится „морально“ и физически стрессу, вызванному лишением свободы. Он менее сжался, менее вдавился в клетку, чем его напарница. Но самое меньшее, что можно сказать, — держится он крайне недоверчиво.

Нас убеждали, что наилучший способ завоевать дружбу диких бобров состоит в том, чтобы угостить их яблоками — фруктами, которые они обожают. Мы без промедления приступаем к делу. Касси, дрожащая еще больше, даже не замечает нашего широкого жеста. Фостер, более смелый, все же не рискует взять из рук. Но он не отказывается захватить куски фруктов, которые мы небрежно роняем у входа, и сгрызть их с жадным удовлетворением, что приводит в восхищение всю группу с „Калипсо“.

Наши новые напарники не умрут от голода зимой: даже застенчивая самка соблазнилась запахом фруктов. Но, чтобы выжить, животные должны непременно остаться с нами: предоставленные сами себе в пургу и мороз, они погибнут через несколько дней.

Одно дело — остаться в живых. Другое — как мы будем общаться. Захотят ли наши двое компаньонов вступить с нами в контакт? Выразят ли они знаки дружбы (или по крайней мере терпимости и взаимного уважения) по отношению к людям? Не будет ли слишком требовать от этих животных примириться со своими единственными настоящими недругами?

В то же время, если мы очень уж преуспеем, если мы приручим Фостера и Касси, останутся ли они к будущей весне, когда их отпустят на природу, „настоящими“ бобрами, способными жить самостоятельно? Никоим образом мне не хотелось бы, чтобы эта очаровательная пара (в настоящее время очень обескураженная своим положением, правда, в разной степени) превратилась за зиму в двух призраков грызунов. Я бы жаждал этого, если бы мы делали из них „отщепенцев“ (в полном смысле слова „заблудший“, „сошедший с ума“), потерявших свои защитные реакции и естественные способности, полностью зависящих от человека в пищевом отношении и развращенных своим окружением. К несчастью, к этой категории животных принадлежат звери, которые живут в зоологических садах, даже организованных наилучшим образом.

Касси и Фостер, после того как вы проживете в нашей хижине долгие зимние месяцы, забудете ли вы охотно человека, вернетесь ли вы, веселые, в озера и реки, чтобы выстроить себе там свой собственный дом?

Вот тщетность человеческих вопросов: Касси пофыркивает на свою подстилку, пока я себя допрашиваю, а Фостер добросовестным образом скоблит свою голову; что происходит в ней — вот что мне хотелось бы знать.

Сейчас на бесконечных просторах северного Саскачевана безраздельно царит зима. Снег падает, не переставая, на лес и озеро. Все звуки замирают под плотным белым покрывалом. Оголенные деревья, горы вдали, озеро, покрытое полуторафутовым льдом, — все исчезло под снегом.

Фостер и Касси спят в безопасности человеческого жилья, в то время как наш друг Франсуа Дорадо делает специальный трап, для того чтобы бобры могли выходить из дома по своим делам. Это наклонная доска, ведущая через отверстие в полу дома к ограниченному решеткой пространству вне его.

Поручая это дело Дорадо, я надеялся, что бобры быстро освоят выход, предназначенный специально для них… Так, навещая (по крайней мере время от времени) наружное пространство, они сохранят контакт с внешним миром — со своей естественной средой. Это позволит им не столь быстро потерять свою „дикую душу“. Кроме того, этот трап будет постоянной компенсацией за присутствие человека, которое они вынуждены будут терпеть всю зиму.

И вот момент настал: установка трапа и наружной загородки закончена, мы открываем двум бобрам дверь клетки.

Как всегда, когда человек организует подобные мероприятия с животными и ждет от них наилучших результатов (все объективы нацелены на „актеров“), ничего существенного не происходит. Это уже после, в ходе приведения материала в порядок, мы придумаем, что нерешительные звезды на мгновенье предоставили свободный ход своему изобретательному гению.

Касси, все еще в шоке, не шевелится, сжавшись в комочек в углу своей тюрьмы, — покинуть которую она, однако, не решается. Эта реакция наблюдается у всех пойманных диких животных; они превращают клетку в свой собственный клочок территории, символический кусочек гнезда или логова.

Фостер, молодой самец, первым соглашается выбраться на середину нашей центральной комнаты. Но для этого ему потребовалось предварительное (и очень тщательное, предмет за предметом) обследование этого неизвестного ему мира. Он принялся шнырять повсюду. Затем он сел на свой хвост (приняв при этом невероятно грациозную позу), как будто для того, чтобы получше разглядеть то, что его окружает, и в этот момент у него был такой вид, словно он позволяет Филиппу снимать себя.