Джером Джером - Трое в лодке, не считая собаки

За помощь в подготовке текста переводчик благодарит Президента Английского джеромовского общества Джереми Николаса.

© Джером К. Джером, 1889

© Север Г. М., перевод с англ., прим., 1996, 2004

© Васин А., иллюстр., 1959

Нас было четверо — Джордж, Уильям Сэмюэл Гаррис, я сам и Монморанси. Мы сидели у меня в комнате, курили и беседовали о том, как были плохи (плохи с точки зрения медицины, я имею в виду, конечно).

Все мы чувствовали себя не особо и начинали по этому поводу нервничать. Гаррис сказал, что иногда на него находят такие необычайные припадки головокружения, что он едва соображает что делает. Тогда Джордж сказал, что у него тоже бывают припадки головокружения, и что он тоже едва соображает, что делает. Что касается меня самого, у меня барахлила печенка. Я знаю, что это была именно печенка. Я как раз прочитал рекламный листок патентованных печеночных пилюль, и в нем подробно приводились всевозможные симптомы, по которым человек может сказать, что у него барахлит печенка.

Странное дело, но каждый раз когда я читаю рекламу патентованного лекарства, я всегда прихожу к заключению, что страдаю именно от той самой болезни, о которой говорится в рекламе, причем страдаю в наиболее опасной форме. В каждом случае симптомы в точности соответствуют всем ощущениям, которые я как раз имею.

Помнится, однажды я пошел в Британский музей — почитать средство от слабого недомогания, которое меня прихватило (кажется, это была сенная лихорадка). Я взялся за справочник и нашел все что искал. Потом, от нечего делать, я начал перелистывать книгу, проглядывая, безо всякой мысли, болезни. Я забыл, с какой именно напасти все началось (знаю, это был некий страшный бич человечества). Не успел я просмотреть до середины список «продромальных симптомов» [1] Не успел я просмотреть до середины список «продромальных симптомов»… — Продромальные симптомы, предвестники заболевания. , как стало ясно — я этим болен.

Я сидел какое-то время, замороженный ужасом. Затем, в безразличии отчаяния, я снова стал листать справочник. Дошел до брюшного тифа, перечитал симптомы — обнаружил, что брюшной тиф у меня, должно быть, уже несколько месяцев, а я об этом даже не знаю. Мне стало интересно, что у меня было еще. Нашел пляску святого Витта — выяснил (как этого и ожидал), что болен пляской святого Витта.

Меня стал интересовать мой случай. Я решил прочесать все до конца и начал по алфавиту. Прочитал про болотную лихорадку — понял, что от нее просто страдаю, причем обострение наступит через какие-то полмесяца. Брайтова болезнь, как я с облегчением обнаружил, была у меня в мягкой форме и (будь у меня только она) я мог прожить еще годы. Дифтерия у меня, кажется, была врожденной. Холера у меня была с серьезными осложнениями. Я добросовестно прокорпел над всеми буквами и смог заключить, что не страдаю от единственного заболевания — у меня не было «стертых коленей» [2] …у меня не было «стертых коленей». — Housemaid’s knee, специфическое заболевание, возникающее от регулярной работы, которая выполняется стоя на коленях (мытье полов, натирание паркета и т. п. (термин буквально значит «колено домработницы»). Когда Джей удивляется, отчего у него, работника «умственного труда», нет такого воспаления коленной чашечки, англичанину викторианской эпохи его удивление будет смешно. Джей возмущен — я что, полный калека? — что особенно забавно в контексте посещения библиотеки. .

Сначала меня это даже задело; это было похоже на какое-то неуважение. Почему у меня нет «стертых коленей»? За кого меня принимают? Чуть погодя, однако, во мне возобладали менее алчные чувства. Я подумал — ведь у меня были все остальные болезни, известные в медицине. Мой эгоизм убавился, и я принял решение обойтись без «стертых коленей».

Подагра, в самой злокачественной форме, овладела мной, похоже, без моего ведома. Ятрогенным зимосом же я страдал явно с детства. После ятрогенного зимоса там больше ничего не было, и я заключил, что в остальном со мной все в порядке.

Я сидел и соображал. Мне подумалось, какой же я, должно быть, интересный случай с точки зрения медицины! Какое приобретение для учебы! Студентам теперь не придется проходить «больничную практику», если у них буду я. Я сам по себе — больница. Все что им будет нужно — только обойти вокруг меня и идти забирать свой диплом.

Тогда я задумался, сколько еще протяну. Я попытался себя осмотреть. Я пощупал пульс. Сначала никакого пульса не было вообще. Потом он вдруг как бы забился. Я вытащил часы и засек его. Получилось сто сорок семь ударов в минуту. Я попытался послушать сердце. Я его не услышал. Оно перестало биться. Отсюда мне пришлось сделать вывод, что оно там было, все это время, и билось — только я не знаю как. Я обхлопал себя спереди, от того что называю талией, до головы, и немного с боков. Но я ничего не почувствовал и не услышал. Я попробовал посмотреть на язык. Я высунул его до предела, как он вообще высовывался, закрыл один глаз и постарался осмотреть язык другим глазом. Мне удалось увидеть только кончик, и я убедился только в одном — скарлатина у меня была точно.

Я вступил в этот читальный зал счастливым, здоровым человеком. Я выполз оттуда дряхлой развалиной.

Я пошел к своему врачу. Он мой старый приятель; когда мне чудится, будто я нездоров, он щупает у меня пульс, смотрит язык, разговаривает о погоде, и все бесплатно. Я и подумал, что как следует ему отплачу, если пойду к нему. «Что нужно доктору, — решил я, — это практика. У него буду я. В моем лице он получит такую практику, какой ему не получить от тысячи семисот каких-нибудь банальных, заурядных больных, с одной-двумя болячками на экземпляр». Итак, я пошел прямо к нему. Он спросил:

— Ну, что у тебя?

Я сказал:

— Не буду занимать твое время, дружище, разговором о том что у меня. Жизнь коротка, и ты можешь отойти в мир иной прежде, чем я закончу. Я расскажу тебе, чего у меня нет. У меня нет «стертых коленей». Почему у меня нет «стертых коленей», сказать тебе не могу. Но факт остается фактом — у меня их нет. Все остальное, однако, у меня есть .