Тур Хейердал - Экспедиция “Тигрис”

У первого протока нас поджидали два высоких араба в широких халатах; у каждого было в руках по длинному шесту, а один придерживал босой ступней длинную черную лодку. Поприветствовав нас, они знаком предложили нам занять места в их суденышке. Это была обычная машхуф — длинная, стройная плоскодонка стандартного типа, какие строят себе все болотные арабы в наши дни. Раньше лодки вязали из местного камыша, теперь собирают из привозных досок и покрывают, подобно камышовым прототипам, слоем черного асфальта. Нос и корма загнуты высоко вверх, как у ходивших здесь пять тысяч лет назад шумерских конструкций.

Я сел на подушку, лежащую на дне валкого суденышка. Стройные арабы, стоя в разных концах лодки, принялись ловко работать шестами, плавно и неторопливо отталкиваясь ими от грунта. Вода была мелкая, кристально чистая, я видел водоросли, рыб, на поверхности качались длинные гирлянды вороньей лапы. Бесшумно удаляясь от зеленой дернины, мы очутились между двумя высокими стенами из тростника и камыша. Окружив нас со всех сторон, водные растения замкнули за лодкой зеленую дверь, и мы покинули шумную, беспокойную планету наших дней — словно отправились в прошлое со скоростью космического корабля. Право же, у меня было такое чувство, будто с каждым толчком шеста в руках молчаливого болотного жителя я углубляюсь в былые времена и ждет нас там не чреватая опасностями дикость, а культура столь же далекая от варварства, как наша собственная, но вместе с тем удивительно простая и бесхитростная. Мой переводчик из Министерства информации не бывал здесь раньше, и первая встреча с плавучими селениями восхитила его не меньше, чем меня.

Когда я пять лет назад впервые приехал в Ирак, чувствовалось, что багдадским властям не очень по душе мой интерес к этому району. Не потому, что его обитателей считали опасными, — просто они не поспевали за современным развитием страны. Соседи несколько пренебрежительно называли болотных арабов маданами — буйволятниками, противопоставляя их верблюжатникам, или, вернее, автомобилистам (ведь верблюды теперь тоже вышли из моды...).

Водоемы в краю болот слишком глубоки, чтобы применять колесный транспорт, и слишком мелки для обычных судов. Трясины непроходимы для копей и верблюдов, да любой чужак и пешком тотчас заблудится в камышовой чаще. Только сами маданы безошибочно ориентируются в лабиринте мелких протоков среди болотных джунглей, потому им предоставили жить своей жизнью, не гнаться за прогрессом. Однако восторженные рассказы английских исследователей Уилфреда Тесиджера, Гевина Янга и немногих других, включая меня, проникших в дебри болотного края, повлияли на позицию Багдада. В этот раз мне даже охотно разрешили пользоваться кинокамерой и привлечь сколько угодно маданов к строительству камышового судна на лужайке рядом с гостиницей.

Лишь редкие столбики дыма выдавали присутствие людей в царстве болот. Нигде не видно никаких следов деятельности человека. Пока не подъедешь вплотную к поселению, и не приметишь его. Ни бугорка тебе, ни камня, с которого можно было бы окинуть взглядом местность поверх высоких камышей над пружинистой, как матрац, трясиной. Гусей, уток и прочих водоплавающих всевозможного рода и цвета такое обилие, словно человек еще не изобрел огнестрельного оружия. Высоко в небе парит орел, гнездящийся где-то на окрестных берегах, а среди зарослей, особенно в перелетную пору, качаются на стеблях зимородки и полчища щеголяющих ярким оперением мелких пичуг. Точно часовые, стоят в камышах длинноногие белые цапли и красноклювые аисты; упитанные пеликаны вычерпывают рыбу своими огромными клювами-ведрами.

Повезет — приметите косматого черного кабана, тяжелыми прыжками прокладывающего себе путь в гуще упругих стеблей. А уже возле самых селений увидите неторопливо бредущего по воде или взбирающегося на дернину огромного буйвола. Могучая черная спина великана лоснится на солнце, точно влажная кожа тюленя. При виде нас буйволы останавливались и провожали гостей добродушными коровьими глазами, терпеливо сгоняя мух со спины взмахами широких ушей и тонкого хвоста и спокойно дожевывая свисающий изо рта зеленый побег.

Но вот и селение вдруг перед вами. Какое откровение! Какое совершенное согласие с природой! Сводчатые камышовые дома сливаются с окружающей средой, как сливаются птичьи гнезда в камышах. Есть совсем маленькие домики, почти шалаши, однако преобладают просторные постройки. Издали их не видно по той простой причине, что вы приближаетесь к ним вдоль сплошной зеленой завесы. Самые высокие дома хочется сравнить с ангаром: степы и крыша образуют правильный свод, вход в жилище — с открытого торца. Иногда оба торца открыты, и получается подобие туннеля. Здешние строители обходятся совсем без железа и дерева. Каркас из камышовых дуг кроют циновками, привязывая их тростниковым волокном.

Совершенство конструкции и красота линий поразительны; каждое жилище напоминает маленький храм с роскошным золотисто-серым куполом на фоне вечно голубого небосвода пустынь. И в таком же голубом водном зеркале купается их опрокинутое отражение...

Это — подлинная шумерская архитектура. В таких домах обитал трудолюбивый народ, даровавший нашим предкам искусство письма. В городах стены выкладывали из долговечного кирпича, но в болотном краю строили камышовые жилища. Мы видим их реалистичные изображения пятитысячелетней давности на камне и на шумерских печатях; и так же точно контуры современных лодок повторяют обводы маленьких жертвенных моделей из серебра или из камыша с асфальтовой обмазкой, которые находят в шумерских храмах археологи. Обе конструкции доказали, что они как нельзя лучше приспособлены к здешней среде и к местным нуждам.

Когда мы выпрыгнули из лодки на сушу, она закачалась у нас под ногами, словно гамак. От неожиданности мой спутник, чтобы не упасть, схватил меня за руку. Несколько шагов к туннелеподобному дому — и опора под ногами стала толще и надежнее. В знак приветствия мужчина средних лет пожал мне руку двумя руками, потом поднес ладонь к сердцу:

— Салям алейкум! (Мир с вами!)

Я возвратился к друзьям... Пять лет назад я познакомился здесь со старым арабом, который произвел на меня неизгладимое впечатление. Сейчас меня встретил его сын.

— Друг, как поживаешь? Как твоя семья?

— Слава богу. А ты? Твои дети? Твой отец?

— Отец жив, слава богу. Только он теперь в больнице в Басре. Ему ведь больше ста лет.

Я огорчился. В каком-то смысле я именно из-за этого старца вернулся в болотный край. В прохладной тени камышового туннеля показался другой старик с длинной седой бородой, и мы, как того требует арабский обычай, дружно продолжали осведомляться о здоровье всех родичей, воздавая хвалу Аллаху за его великодушие к нашим домочадцам. Сбросив обувь, мы опустились на чистые ковры и погрузились, опять же по обычаю, в учтивое молчание. Хозяева сидели поджав ноги, прикрытые полами широких халатов; гостям подложили цветастые подушки, чтобы можно было удобно прислониться к мягкой камышовой стене.