Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы

Радовало и то, что командиром летного отряда шел мой однокашник по Балашовскому училищу Владимир Яковлевич Потемкин, да и сам отряд подобрался по составу из профессионалов хорошего качества.

Потемкину, видимо, от природы повезло больше, чем многим из нас, тех, с кем ему пришлось и в училище учиться, и в «Полярке» пройти всю ее школу, и позже — работать на самых ответственных постах в гражданской авиации СССР, а потом России, — он родился умным, щедро наделенным организаторскими способностями человеком, с талантом летчика. Он как-то очень быстро схватывал теорию летного дела, великолепно летал — не случайно свою летную карьеру закончил как шеф-пилот Президента России.

... Но в 1970 году наши дороги еще пересекались в Арктике, в «Полярке», мы были романтиками, рвались в Антарктиду, и никто не знал, куда нас вынесет будущее через 20 — 30 лет. Мы дружили семьями, ездили на охоту и рыбалку, хотя уже тогда в нем проявилось весьма редкое для командира летного коллектива любого ранга качество — он умел разделять дружеские отношения во внеслужебной обстановке и профессиональный долг: «Приятель приятелем, но шалить не надо». К тому же его всегда отличала высокая чистоплотность в летной работе.

Отряд был сформирован из шести экипажей — четырех — для самолетов Ил-14 и двух — для Ан-2. Вместе со специалистами других служб, авиаторов насчитывалось 52 человека — больше, чем в предыдущих экспедициях. Командирами Ил-14 шли москвичи Анатолий Капранов, Владимир Заварзин, я, а также Яков Желтобрюхов из Нижних Крестов (впоследствии поселка Черский, что на Колыме). Экипажи Ан-2 возглавляли Виктор Голованов и Владимир Панов.

Уезжали мы, как обычно, в октябре. По традиции собрались с семьями в ресторане на прощальный ужин. Потом — Ленинград, корабль, каюта, забитая вещами «под завязку». Все было настолько четко отлажено, что нас, авиаторов, даже не насторожило отсутствие на наших проводах Шевелева. Мы знали, что забот у него много, что «Полярка» требовала повседневного внимания, и если уж он не приехал, то, видимо, нашлись дела поважнее, чем наше отплытие. К тому же у каждого своих хлопот хватало — ведь уходили мы в Антарктиду не на день-два, а почти на год. Объем авиационных работ планировался большой, районы полетов за те пять лет, что я там не был, расширились, поэтому старались ничего не забыть, не упустить — от Антарктиды до Большой земли далеко, и по опыту мы уже знали, что исправить промахи, допущенные при подготовке, будет не просто. Казалось, все учли, ко всему подготовились и теоретически, и практически — работай себе в удовольствие, летай... Поэтому, когда «Обь» дала прощальный гудок и Ленинград утонул в морской дымке, на душе у меня было спокойно. Хотелось одного — быстрее попасть в «Молодежную», в «Мирный», сходить на «Восток»...

Когда подошли к Антарктиде, когда стали попадаться первые айсберги, я поймал себя на мысли, что нет во мне того восторга, который испытал пять лет назад, увидев красоту этих мест. Ничто не проходит бесследно, и я вдруг понял из того опыта, который я вынес отсюда с прошлой экспедиции, — во мне родилась настороженность к Антарктиде. Нет, я так же, как и другие, видел ее величие и мощь, фантастические переливы красок, вдыхал ее чистый запах, но все эти ощущения и чувства отодвигала куда-то на задворки сознания одна мысль: «Как-то мы с тобой поладим в этот раз? Что ты нам приготовила?» И вспомнился Борис Алексеевич Миньков. Мне его будет не хватать здесь. Я предпочел бы поработать с ним еще хотя бы два — три сезона в Антарктиде, так же, как когда-то работал в Арктике с Барановым. Но всем нам хочется иногда невозможного...

Плаванье подходит к концу. Почти два месяца мы — четыре командира Ил-14 — прожили в одной каюте, как говорится душа в душу. И вот наступает пора разлетаться «по точкам».

— Начнем работать в «Молодежной», — Потемкин расстелил карту Антарктиды и показывает нам районы работ, определенные руководством экспедиции и «наукой». — Представитель Главного управления картографии Георгий Михайлович Мурадов просит нас сделать вот что...

Потемкин точно, ясно, коротко ставит нам задачи. Они весьма сложные, но во всем проглядывается бережное отношение Мурадова к своим людям, которые будут работать «в поле», и к нам, авиаторам. Если бы нужно было определить суть этого человека одним словом, я бы выбрал «человечность». Специалист в своем деле редкого таланта, прошедший почти все ступени служебной лестницы ГУКа, он всегда отличался добрым, мягким и бережным отношением к людям. Казалось, он не знал, что в мире существуют зависть, вражда, обман... Ему приходилось решать сложнейшие научные задачи в Антарктиде. Но его распоряжения отличало одно — этот риск и для ученых, и для нас, летчиков, всегда был сведен к минимуму. И не его вина, что не всех удавалось уберечь от этого риска, — в Антарктиде никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца.

— Поработаем в «Молодежке» на ГУК, потом разделимся, — чувствуется, что Потемкин времени зря в плавании не терял. — Капранов и Кравченко уже летали в Антарктиде, поэтому они уйдут на двух Ил-14 в «Мирный», чтобы обеспечить завоз на «Восток» и то, что попросит сделать «наука» в тех районах. Это наиболее сложная часть нашей работы, поэтому туда пойдут экипажи, знакомые с «Востоком» и полетавшие к нему.

В «Молодежной» остаются экипажи Заварзина и Желтобрюхова с одним Ил-14 и оба Ан-2 — Виктора Голованова и Володи Панова...

Но стройная, хорошо продуманная схема работ начала рушиться уже с первых дней. Нам надо было тремя самолетами забросить «на точки» в районе «Короля Бодуэна» грузы, оборудование, людей.

Раннее утро. Все три машины готовы к взлету с нижнего аэродрома на «Молодежной» (позже появился еще один, который мы назвали «верхним»).

У этого аэродрома свои особенности, да и уроки Минькова остались в памяти. Подъехал Потемкин. Он осмотрел ВПП и собрал нас, командиров самолетов, чтобы дать свои рекомендации, как взлетать. Они были вполне профессиональными и точными, но я позволил себе возразить командиру отряда:

— К месту старта в начале полосы я заруливать не буду. Взлет начну метров со стапятидесяти от его торца.

— Почему? — в голосе Потемкина угадываю неудовольствие.

— Со старта машина медленно будет набирать скорость — здесь полоса вверх, на бугор идет, да еще с правым уклоном. Я не смогу ее удержать на прямой, Ил-14 стащит вниз...

— Но полоса и так короткая. Зачем рисковать?

— Кто-то, может, и удержит ее, стартуя с торца. Я — не удержу. А вот если я на бугор выскочу в прямолинейном разбеге, то взлететь успею.

— Ладно, — у Потемкина ходят желваки, но он сдерживает себя. — Первым взлетает Капранов, вторым — Кравченко, за ним Желтобрюхов.