Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы

— Не кажи «гоп» — остановил я его и как в воду глядел. — Давай сейчас на ней немного здесь «поелозим», рули проверим, двигатели, а уж потом пойдем в «Молодежную».

Запустили двигатели — машина ни с места. Вывожу их на взлетную мощность — тот же результат, не идет и все. Выключили двигатели, спустился к тем, кто нам помогал сгружать и затаскивать Ил-14 на айсберг:

— Ребята, выручайте. Мы попробуем двигателями заставить ее двигаться, а вы дернете за канаты.

Привязали канаты, дергали, дергали — стоит наш Ил-14, как вкопанный. Что делать? Пошел к капитану, просить вездеход. Его везли на корабле для станции «Русской», которую собирались открывать в 19-й САЭ, но сделать смогли это лишь в 25-й. Спустили — ГАЗ-47, «запрягли» его, люди за канаты взялись — сдернули. Отцепили канаты, вездеход, запустили двигатели — опять та же картина: стоим. Тогда я решился на очень рискованный шаг. Спустился к вездеходчику и говорю:

— У нас есть последний шанс улететь — надо сдернуть машину двойной тягой. Зацепим ее тросами подлиннее, ты нас потянешь, а мощности твоего вездехода и наших двух движков должно хватить, чтобы она поехала. Потаскаешь нас немного?

— Почему не потаскать?! Давай попробуем.

— Не боишься? Нет.

То, что мы шли на нарушение техники безопасности, — слишком мягко сказано. Ил-14 мог под горку разбежаться и скатиться на вездеход — тормоза-то на снегу неэффективны, трос мог под лыжу попасть или под винт... Да мало ли таких «или» нас подстерегало?! Но другого выхода из сложившейся ситуации я тоже не видел.

Поехали. Потаскал он нас, чувствуем, машина скользит все лучше, лучше... А что получилось? Когда Ил-14 поднимали краном, забыли лыжи, мокрые от масла, протереть вначале бензином, а потом и насухо. Мы же собрались взлетать, когда с купола, с гор Эндерби потянул холодный сильный ветер. Естественно, масло застыло, и понадобились усилия трех мощных двигателей, чтобы отодрать его с лыж, таская Ил-14 по смерзшемуся снегу.

Отцепились мы от вездехода, поездили немного сами, пока не почувствовали — можно взлетать. Разбег. Отрыв. И вдруг, только мы оказались в воздухе, машину потянуло в левый крен. Мы с Дуксиным мгновенно его парировали, добавили мощность левому двигателю, чуть убрали у правого, чтобы хоть немного выровнять самолет... Даю команду:

— Убрать шасси!

Шасси пошли на уборку, а машина — снова в крен. «Бомбу», которая нас подстерегла в Антарктиде, заготовил еще в Мячково тот же инженер. Не специально, конечно, а по неграмотности или по нерадивости — разница невелика. Да, простят мне эти строки инженеры, техники, бортмеханики Полярной авиации, отработавшие в жутких условиях Арктики и Антарктиды не один год, но к ним сказанное выше — не относится. Все мы, летчики, благодарны и низко кланяемся им за их тяжелый труд, который позволял нам выполнять сложнейшие полеты. Этот же инженер был не с нашей базы, не из «Полярки», взяли его в Антарктиду из Быкова, как говорится, по большому «блату».

В общем, мы быстро сообразили, что у левой лыжи оборваны страховочные тросы, носок ее опустился вниз и она повисла вертикально, создавая сопротивление под левым крылом — огромная «лопата» — то, шириной больше метра и длиной около пяти.

— Черт, — выругался вдруг Николай Нилыч, — зря мы все-таки с собой инженера не взяли. Пинками его в самолет надо было гнать.

«Он прав, — подумал я, — но теперь об этом поздно жалеть». Обычно, после сборки самолета, инженер вместе с нами тоже садился в машину и летел в точку назначения. Это был неписанный закон, похожий на тот, что действует при строительстве железнодорожных мостов. Когда первый эшелон проходит по новому мосту, под ним стоит тот, кто его проектировал и строил. На этот раз все вышло по-другому. Когда самолет подготовили к перелету и экипаж начал занимать места в кабине, я попрощавшись со всеми, кто нам помогал собрать Ил-14, как обычно, предложил инженеру:

— Ну, садись, поехали в «Молодежку»...

На что, совершенно неожиданно, получил ответ:

— А я с вами не полечу.

— Как, не полечу?!

— Я на корабле Новый год встречать буду.

— А при чем здесь Новый год? — я почувствовал, как злость закипает в душе. — Машину собрали? Собрали. Мы уходим в воздух, инженер должен быть на борту. Заодно посмотришь при первом же облете — а это действительно получается облет, идти-то 420 км, как она себя ведет, что надо подкорректировать...

— Нет, я не полечу.

В первый раз в жизни мы столкнулись с такой позицией. Я повернулся и пошел в самолет. А зря. Нилыч прав, надо было его пинками гнать в кабину.

Я связался с капитаном корабля:

— Пройду над вами, пусть техники посмотрят, что с лыжами. Прошли. Получаем ответ:

— Левая лыжа висит, а передняя стоит под большим углом и влезла в фюзеляж носком.

«Только таких сюрпризов нам и не хватало», — подумал я.

— Пройду над вами и несколько раз попробую выпустить и убрать лыжи. Посмотрите, как они себя будут вести.

Правая работает нормально, лыжонок тоже выпускается, хотя он и с дефектом, а левая лыжа висит мертвым грузом. Слышу снизу:

— Что делать будешь?

— Передайте в «Молодежную», что иду к ним. Мы попробуем сами сообщить, но у вас-то связь уже налажена.

— С «Молодежной» связи давно нет — непрохождение радиоволн.

— У вас морская радиостанция все равно помощнее, чем наша самолетная «пищалка», поэтому долбите «Мирный», «Новолазаревскую», чтобы они связались с «Молодежкой» и передали, что мы идем на базу.

— А здесь не сядешь? — в голосе капитана я уловил готовность помочь нам. Но что он может сделать?

— Нет, не буду. Если я дойду до базы и развалю машину там, то может удастся еще и собрать ее. А если здесь это сделаю — аппарат погибнет. Тем более, что явной угрозы для жизни экипажа еще нет. Она может возникнуть только при посадке...

— Удачи вам...

Добавили мощность левому двигателю, у правого немного ее отобрали и бочком-бочком пошли в «Молодежную». Но привезенного Моргуновым топлива-то у нас было ровно столько, чтобы хватило для нормального перелета, а теперь расход его увеличился и никто не скажет, дойдем ли на этом запасе, — беда, как известно, не ходит одна.

Отошли немного — «Молодежную» не слышим, а тут потеряли связь и с кораблем. Погода тихая, под нами лед. Висим в бело-синем безмолвии.

— Командир! — Толя Дуксин стучит по часам, — поздравь экипаж с Новым годом?

Я взглянул на стрелки — ровно двадцать четыре часа. В Москве бьют куранты, люди поднимают бокалы с шампанским, радость, веселье... А мы? Что принесет нам только что наступивший Новый год?!

— Ребята, поздравляю всех, но праздновать будем, когда прилетим. А пока придется поработать.

Подошли к «Молодежной», с которой Славе Любимову связаться так и не удалось. Когда увидели аэродром, на связь по УКВ вышел Анатолий Федорович Головачев, единственный, кто, как всегда, ждал нас в своей будке руководителя полетов: