Перси Фосетт - Неоконченное путешествие

Люди племени бакаири мрут как мухи, от лихорадки и амулетов. Всякая смерть оказывается делом амулета! Без сомнения, тут благодарная почва для миссионеров; если бы появился хоть один из них, мало-мальски сведущий в медицине, он мог бы легко войти в доверие у диких индейцев и оцивилизовать их.

Стоит ли говорить о том, что меня надули с мулами, да и со всем остальным. Человек, который должен был достать их, подвел меня, и мне пришлось в срочном порядке приобрести их в другом месте, а в Куябе о коммерческой честности нечего и мечтать! Мулы оказались такими плохими, что пришлось покупать их дополнительно в пути. По этой причине, а также для того, чтобы Рэли мог залечить свою ногу, мы остановились на пять дней в имении моего друга Эрменежилду Гальвана. Пеонов мы тоже не можем использовать — перспектива дальнейшего передвижения на север, где живут дикие индейцы, прямо-таки бросает их в дрожь.

Джек уже сносно говорит по-португальски, а Рэли двух слов связать не может. Я предпочитаю испанский, но в Бразилии более необходим португальский, и, разумеется, я довольно свободно владею им.

Из крайнего пункта, до которого пеоны идут с нами, я пошлю с ними письмо; они возвратятся, предоставив нас самим себе. Рассчитываю войти в соприкосновение с древней цивилизацией через месяц и достичь главной цели в августе. С этой минуты всецело поручаем себя богам!»

Наконец от отца приходит последнее письмо, датированное 29 мая 1925 года и отосланное вместе с пеонами. После этого от него уже не поступало никаких вестей, и по сегодняшний день их судьба остается тайной.

«Писать очень трудно из-за мириадов мух, которые не дают покоя с утра до вечера, а иногда и всю ночь. Особенно одолевают самые крошечные из них, меньше булавочной головки, почти невидимые, но кусающие, как комары. Их тучи никогда не редеют. Мучения усугубляют миллионы пчел и тьма других насекомых. Жалящие чудовища облепляют руки и сводят с ума. Даже накомарники не помогают. Что касается противомоскитных сеток, эта чума свободно пролетает сквозь них!

Через несколько дней мы рассчитываем выйти из этого района, а пока расположились лагерем на день-другой, чтобы подготовить возвращение пеонам, которым больше невмоготу и не терпится выступить в обратный путь. Я на них за это не в обиде. Мы идем дальше с восьмью животными — три мула под седлами, четыре вьючных и один madrinha, или вожак, заставляющий остальных держаться вместе. Джек в полном порядке, с каждым днем он все крепнет, хотя и страдает от насекомых. Сам я весь искусан клещами и этими проклятыми пиум, как называются самые мелкие из мущек. Рэли внушает мне тревогу. Одна нога у него все еще забинтована, но он и слышать не хочет о том, чтобы вернуться назад. Пока что у нас достаточно пищи и нет необходимости идти пешком, но как долго это будет продолжаться — не знаю. Может случиться так, что животным нечего будет есть. Едва ли я выдержу путешествие лучше, чем Джек и Рэли, но я должен выдержать. Годы берут свое, несмотря на все воодушевление.

Я рассчитываю войти в соприкосновение с индейцами примерно через неделю или десять дней, когда появится возможность достигнуть водопада, о котором мне так много говорили.

Сейчас мы находимся в Лагере мертвой лошади, в пункте с координатами 11°43′ южной широты и 54°35′ западной долготы, где в 1920 году у меня пала лошадь. Теперь от нее остались лишь белые кости. Здесь можно искупаться, только насекомые заставляют проделать это с величайшей поспешностью. Несмотря ни на что, сейчас прекрасное время года. По ночам очень холодно, по утрам свежо; насекомые и жара начинают наседать с полудня, и с этого момента до шести часов вечера мы терпим настоящее бедствие.

Тебе нечего опасаться неудачи…»

Эти последние слова, которые он написал матери, эхом отдаются у меня в ушах через все двадцать шесть лет, прошедших с того времени. «Тебе нечего опасаться неудачи…»

В 1927 году, когда я работал в горном отделении Центральной железной дороги Перу, из Лимы пришло известие о том, что туда приехал французский гражданский инженер по имени Роже Куртевиль, который утверждал, что месяц или два тому назад, будучи в Бразилии, в штате Минас-Жераис, он встретил моего отца.

Я ринулся в Лиму и встретился с Куртевилем. Он рассказал, что вместе с женой они пересекли весь континент на автомобиле от Атлантического побережья до Тихоокеанского, следуя через Ла-Пас. Проезжая через сертаны штата Минас-Жераис, они повстречали сидящего у обочины старика, оборванного и больного; на заданный ему вопрос, кто он, тот ответил, что его зовут Фосетт.

— Сказал он что-нибудь еще? — спросил я.

— Он был словно чем-то смущен и вроде как не в своем уме, словно пережил что-то страшное.

Куртевиль горячо убеждал меня обратиться к Североамериканскому газетному объединению, собрать средства для экспедиции и разыскать старика.

— Я не знал, кто такой полковник Фосетт, пока не попал сюда, — объяснил он. — Не то бы я взял его с собой. Во всяком случае, если мы вернемся, найти его не составит труда — в этом округе очень мало гринго.

К известию я отнесся скептически, но не хотел просто так отмахнуться от него — а вдруг оно окажется правдой? В конце концов все может быть! Однако в Газетном объединении думали иначе, и средств собрать не удалось. Еще не настало время больших, прекрасно финансированных, громоздких «спасательных» экспедиций, снабженных киноаппаратурой и средствами двухсторонней радиосвязи.

Тем не менее в следующем году Газетное объединение все-таки организовало большую экспедицию под началом Джорджа Дайотта (я встречал его в Перу в 1924 году) для расследования судьбы, постигшей моего отца. Экспедиция Дайотта вышла из Куябы в мае 1928 года и, пройдя к реке Кулизеу, добралась до деревни индейцев племени нахуква. В хижине вождя племени Алоике Дайотт увидел металлический ящик для хранения одежды, а сын вождя носил вокруг шеи тесемку с медным ярлычком, на котором стояло имя изготовителя этого ящика — «Сильвер и К 0 , Лондон».

Алоике сказал, что ящик ему дал караиба (белый человек), пришедший к ним с двумя другими белыми помоложе, которые хромали. Всех троих Алоике проводил до деревни индейцев калапало на реке Кулуэни. Они перебрались через реку и пошли оттуда на восток. В течение пяти дней были видны дымки их костров, потом они исчезли.

Экспедиция Дайотта вернулась ни с чем, даже без каких-либо доказательств того, что партия Фосетта посетила этот район в 1925 году; хотя металлический ящик действительно принадлежал отцу и был опознан фирмой-изготовителем, он не может служить доказательством этого факта, так как отец бросил его еще в 1920 году. Дайотт был уверен, что отца убили; я привел свидетельские показания, пусть читатель делает выводы сам. Что же касается нас, его родных, то мы ни в коей мере не могли считать это дело окончательно решенным.