Перси Фосетт - Неоконченное путешествие

— Ладно, сеньор, тогда не будем ничего говорить и отправимся в путь прежде, чем кто-нибудь прознает о наших планах. Завтра на заре все будет готово.

Животные были малорослые, а я весил почти двести фунтов; но эти мулы способны творить чудеса. Я заметно ослаб после длительного прокисания на бателоне, и потребовалось несколько дней, чтобы я снова вошел в форму.

После двухдневного перехода по ужасающим горным тропам, головокружительных подъемов и крутых спусков мы пришли в селение Сан-Хосе, через которое проходила тропа на Мапири. Здесь я остановился у сеньора Пеньялоса, сына англичанина, переменившего фамилию. Он выглядел испанцем и не говорил по-английски, но у его сына были белокурые волосы и голубые глаза. Истории о зверствах достигали даже таких глухих уголков, как Сан-Хосе. Запомнился рассказ об одном немце, который несколько лет назад эксплуатировал каучуковый участок недалеко от Мапири. Это был «массовый» убийца. Всякого сборщика каучука, который был ему больше не нужен, он убивал, давая жертве перед казнью возможность пить все, что ее душе угодно. Щедрыми посулами он переманил к себе 300 пеонов из департамента Арекипы в Перу, давал им каждое утро водянистый суп и чашку кофе и отправлял в лес собирать каучук. Они понятия не имели об этой работе и почти все до одного заболевали. Но он не отпускал их, а особо тяжело больных приканчивал. Таким образом он убил сорок или пятьдесят человек. Остальные сумели бежать, кто в леса, кто в сторону Аполо, откуда в конце концов можно было добраться до Перу. Немца обвинили в зверствах, но тем не менее он не понес никакого наказания. Он окружил себя телохранителями и продолжал наживаться за счет труда своих полуголодных рабочих. Отрадно сообщить, что в конце концов какой-то индеец, охваченный жаждой мести, улучил момент, когда охрана зазевалась, и пристрелил его.

В разгар каучукового и золотого бума на Мапири обосновался один доморощенный банкир. Каким-то образом ему удалось снискать всеобщее доверие и глубокое уважение в качестве передового представителя цивилизации. В нем видели маяк добропорядочности среди тьмы беззакония. Кончилось тем, что «маяк» исчез с 20 000 боливиано (1600 фунтов стерлингов), и его больше никогда не видели.

Какими цивилизованными выглядели эти места после путешествия в леса! Настоящий хлеб казался пищей богов, культурно приготовленная еда, подаваемая на тарелках вместе с вилкой и ножом, была как золотая мечта, сбывающаяся наяву. Путь от Монтаньи до Альтиплано, который пятнадцать месяцев назад казался таким трудным, теперь представлялся увеселительной прогулкой. И хотя я остро ощущал холодок высокогорья, он был ничто по сравнению с леденящими сурусу лесных районов. Сората с ее настоящими домами казалась совсем большим городом, а Ла-Пас просто ужасал своими удобствами и роскошью. 17 октября бородатый бродяга, дочерна обожженный знойным солнцем тропиков и ослепительным блеском снегов, показался на крутых улицах столицы, трясясь верхом на резвом муле, который прыгал и шарахался в сторону при виде карет и трамваев. Люди останавливались и указывали на него пальцем, хотя немало перевидали бродяг, явившихся из диких краев. Бритье, хороший обед, глубокий сон на настоящих простынях и европейская одежда наутро снова преобразили меня из лесного дикаря в белого человека.

Я вручил карты и отчеты президенту Боливии генералу Монтесу, и мне тут же предложили провести демаркацию границы с Бразилией по реке Парагваю. Возможность заняться дальнейшими исследованиями весьма привлекала меня, так как это означало снова отправиться в неведомые края, но надо было испросить разрешение Лондона продолжить здесь службу. Если мое начальство в Англии изъявит свое согласие, сказал я, то мне такая работа доставила бы только удовольствие.

— У меня осталось восемьсот фунтов стерлингов казенных денег, мой генерал, — сказал я президенту. — Следует ли вернуть их в казначейство?

— Ни в коем случае, — ответил он. — Возвращать сейчас деньги было бы неудобно. Окажите мне любезность, примите половину этой суммы, а другую отнесите в счет вашей поездки на реку Парагвай.

Все неприятности, связанные с получением денег, кончились с началом экспедиции в район Бени. Правительство выразило удовлетворение быстрым завершением работ. Министры и прочие ответственные лица в Ла-Пасе проявляли ко мне исключительную предупредительность. Если я нуждался в наличных деньгах, президент давал распоряжение казначейству, оно вручало мне чек, и банк тут же выдавал деньги. Все происходило в течение одного часа. Со своей стороны я старался не оставаться в долгу перед лицом такой предупредительности и делал все возможное, чтобы предотвратить пограничные конфликты, как только получил новое назначение и принялся за работу. Когда я думаю о месяцах торговли с английским казначейством по поводу нескольких шиллингов или какой-нибудь жалкой суммы на путевые расходы, я вспоминаю Боливию. Мои соотечественники любят отзываться о Латинской Америке как о «стране завтраков». Но в таком случае, что можно сказать о неповоротливых английских чинушах с их излюбленной фразой: «На следующей неделе»?

Впереди у меня была чудесная перспектива возвращения на родину. На данный момент я был сыт джунглями, и мои мысли были заняты предстоящим путешествием к побережью; я думал о морском переезде, во время которого ничего не надо будет делать, об Англии с ее смешными маленькими деревьями, опрятными полями и бутафорскими деревьями, о моей жене, четырехгодовалом Джеке и недавно родившемся Брайне. Мне хотелось забыть о зверствах, о рабстве, убийствах и ужасных болезнях и снова взглянуть на почтенных старых дам, чьи понятия о пороке ограничиваются неблагоразумными поступками такой-то и такой-то горничной. Мне хотелось слушать ежедневную болтовню деревенского священника, беседовать о погоде с деревенскими жителями и читать за утренним завтраком свежую газету. Короче говоря, я хотел быть таким, как все. Копаться в саду, рассказывать ребятишкам сказки на ночь, а потом укрывать их потеплее одеялом, сидеть у огня рядом с женой, занятой штопкой белья, — я тосковал по всему этому больше всего. Я ничего не имел против того, чтобы вернуться в леса и провести новую топографическую съемку на границе, но если мое правительство откажется продолжить срок моей службы здесь, — что ж, в конце концов, может, это и не так уж плохо.

Я провел рождество на родине. Благонравная английская зима прошла быстро и гладко, словно Южной Америки никогда и не существовало. Но где-то в глубине моего существа все время звучал какой-то тоненький голос. Поначалу едва слышный, он набирал силу, и скоро я не мог больше его игнорировать. Это был зов диких, неведомых мест, и я понял, что отныне он будет всегда жить во мне.