Перси Фосетт - Неоконченное путешествие

Старуха что-то пробормотала про себя, потом наклонилась и возобновила работу, которую прервала, когда началась суматоха, — она варила на огне маисовое пиво. Я показал ей жестами, что голоден, и явно напуганная, она взяла тыкву и, с трудом передвигая ногами, подошла ко мне, по-прежнему что-то бормоча про себя. В тыкве оказалось что-то очень вкусное, хотя я не знал, что именно, и я отнес еду моим спутникам, которые все еще ждали в зарослях на краю расчистки.

Небо подернулось тучами, раздался гром, и полил проливной дождь.

— Пойдемте в хижину! — крикнул я. — Теперь все равно, где быть, что там, что здесь, снаружи.

Мы вошли в хижину, и, когда тыква была опорожнена, я передал ее старухе, чтобы она снова наполнила сосуд. И вот, когда мы уничтожали добавку, появились мужчины. Они проскользнули внутрь через входы, ранее нами не замеченные, и через ближайший к нам вход мы могли видеть еще более многочисленные тени людей снаружи — вероятно, они окружили хижину. Все мужчины имели с собой луки и стрелы. Человек, которого я принял за вождя, стоял около старухи, слушая ее взволнованный рассказ. Я подошел к нему и жестами попытался дать ему понять, что мы пришли с мирными намерениями, хотим только пищи и уже получили ее. Вождь стоял совершенно спокойно, и нельзя было понять, доходит ли до него то, что я хотел ему сказать. Я вернулся к входу, взял из тюка несколько небольших подарков и отдал ему. Он взял их, ничем не выразив свою благодарность, однако после этого к нам подошли женщины с тыквами, наполненными земляными орехами. Это означало, что в нас признали друзей; вождь уселся на изогнутую скамеечку и стал есть орехи вместе с нами.

Позже я выяснил, что это племя называется максуби, живет оно в двадцати четырех деревнях и насчитывает свыше двух тысяч человек. Кожа у этих индейцев не очень темная, ярко-медного оттенка, волосы слегка рыжеватые. Максуби не очень рослый народ. Мужчины носят раковины и палочки в ушах, деревянные шпильки, продеваемые через ноздри и нижнюю губу, и браслеты из зерен и дерева чонта. На лодыжки и запястья они надевают каучуковые ленты, окрашенные в красный цвет соком растения уруку. Увидя эти ленты, мы поняли, кто делал надрезы на каучуковых деревьях в окрестностях. Женщины не носили украшений, и волосы у них были короткие, тогда как у мужчин длинные — прямая противоположность нашему обычаю. На мой взгляд, люди этого племени, подобно многим другим в Бразилии, являются потомками какого-то высокоцивилизованного народа. В одной деревне максуби я видел рыжего мальчика с голубыми глазами — но он не был альбинос [142] Сообщаемые здесь Фосеттом сведения носят фантастический характер. .

Цель нашего путешествия лежала значительно дальше на восток, и мы оставались у максуби лишь для того, чтобы немного изучить их язык и обычаи. Они оказались солнцепоклонниками; один или два человека в каждой деревне должны каждое утро приветствовать солнце, распевая при этом музыкальными голосами таинственные, полные роковых интонаций песнопения в своеобразной пятиступенной гамме, сходной с ярави горных индейцев в Перу. В глубокой тиши леса, когда первый проблеск дня заглушит не стихающий всю ночь гул насекомых, гимны максуби глубоко впечатляют своей красотой. Это музыка развитого народа, а не просто шумные ритмы, характерные для подлинных дикарей. У максуби есть имена для всех планет, а звезды называются у них вира-вира — словом, которое любопытным образом ассоциируется со словом «виракоча», означавшим солнце у инков.

Максуби отличаются учтивостью манер и безупречными нравами. У них небольшие, красивые ноги и руки и тонкие черты лица. Им знакомо гончарное искусство, они выращивают табак и курят его из небольших чашеобразных трубок в виде сигарет, сворачиваемых из маисовых листьев. Во всем максуби производят впечатление народа, когда-то стоявшего на высокой ступени развития и переживающего стадию упадка, а не дикарей, выходящих из первобытного состояния.

На еще неисследованных пространствах Южной Америки рассеяны и другие племена, подобные максуби; некоторые из них несколько более развитые и есть даже такие, что носят одежду. Это полностью опровергает выводы, к которым пришли этнографы, исследовавшие лишь области по берегам рек и не заходившие в менее доступные места. В то же время есть и настоящие дикари…

Нигде мы не видали таких земляных орехов, какие выращивают максуби. Это был их основной продукт питания. Орехи в кожуре были длиной в три-четыре дюйма, они обладали прекрасным вкусом и высокими питательными свойствами; трудно найти более подходящую пищу для дороги, что мы оценили позднее. Во время еды каждый мужчина угощается из общей чаши, наполненной этими огромными орехами, между тем как женщины едят отдельно и следят за тем, чтобы чаша мужчин пополнялась.

Примерно через десять дней мы уже могли объясняться с максуби на их языке, и они рассказали нам о племени каннибалов марикокси, живущих на севере. «Винча марикокси, чимбиби коко!» — говорили они (привожу эти слова, чтобы дать понятие об их языке), то есть: «Если пойдете к марикокси, попадете прямо в их котел!» Это предупреждение сопровождалось выразительной пантомимой.

Полученные от максуби сведения были полезны и интересны. Посетив несколько ближайших их деревень, мы попрощались с максуби и направились на северо-восток, где, по их словам, обитали марикокси. Мы вступили в совершенно нехоженый лес — очевидно, это была ничейная земля, куда избегали заходить как максуби, так и марикокси. На пятый день мы наткнулись на тропу, которая выглядела так, словно ею постоянно пользовались.

Пока мы стояли, озираясь по сторонам и решая, в каком направлении пойти, ярдах в ста от нас с юга появились двое дикарей; они быстро шли и оживленно переговаривались друг с другом. Заметив нас, они остановились как вкопанные и спешно стали прилаживать стрелы к лукам. Я закричал им на языке максуби. Деревья отбрасывали на них тени, и мы не могли как следует рассмотреть их, но мне показалось, что это были люди самого примитивного вида — высокие, волосатые, совершенно голые, с очень длинными руками и скошенными к затылку лбами над выдающимися надбровными дугами. Внезапно они повернулись и убежали в подлесок, а мы, зная, сколь бесполезно следовать за дикарями в лесу, двинулись по тропе в северном направлении.

Это произошло незадолго до заката солнца, когда мы услышали неясный, приглушенный деревьями звук — несомненно, это был звук рога. Мы остановились и внимательно прислушались. Снова мы услышали призыв рога, на который последовали ответы с разных сторон. Теперь уже трубило несколько рогов сразу, издавая неприятно резкий звук. В померкнувшем вечернем свете, под высоким шатром леса, где не ступала нога цивилизованного человека, звук этот казался сверхъестественно жутким, подобно начальным нотам какой-нибудь фантастической оперы. Мы знали, что издают его роги дикарей и что дикари эти идут по нашему следу. Действительно, вскоре мы могли расслышать крики и бессвязное бормотание, сопровождаемые резкими звуками рогов, — варварский, беспощадный, назойливый шум, резко контрастировавший с бесшумной повадкой обыкновенных дикарей. Верхушки деревьев еще были освещены, но здесь, в чаще, быстро темнело, и мы стали высматривать такое место для ночлега, где мы могли бы до какой-то степени обезопасить себя от нападения. Наконец мы избрали для этой цели заросли такуара. Здесь голые дикари не стали бы нас преследовать из-за острых, длиной в дюйм, шипов этого бамбука. Привязывая свои гамаки за ширмой естественного частокола, мы слышали, как дикари, собравшись со всех сторон, возбужденно тараторили, однако входить в заросли не решались. Затем с наступлением полной темноты они ушли, и больше мы их не слышали.