Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Поблизости были слышны голоса моряков и донны Анны.

– Когда-нибудь расскажу, непременно расскажу, – по­обещал Резанов. – А теперь, раз вы так любите все фран­цузское, я вам предложу вот что: у меня много интересных французских книг, хотите читать?

– Прекрасно, прекрасно, буду ждать с нетерпением...

– Чего это ты будешь ждать с нетерпением? – с под­черкнутым испанским акцентом спросила, приближаясь, донна Анна.

– Это наш секрет, не правда ли, мосье Резанов? – же­манясь перед офицерами, ответила Консепсия, и они присое­динились к гуляющим.

– Я очень люблю носиться верхом по горам и по берегу моря, но не с кем, – возвращаясь домой, щебетала Консеп­сия. – Мой обожатель, вы его видели, не любит верховой езды. Кроме того, он в моем присутствии все больше молчит, а это скучно. Иное дело другой мой поклонник, из Монтерея, вы его там, наверное, увидите, но он и приезжает не очень часто, хотя и пользуется всяким предлогом.

– А они вам нравятся, эти ваши обожатели? – спросил Резанов.

– Как вам сказать, мосье Резанов, скажу вам откровен­но, в монастыре мы только и говорили, что о любви и о искус­стве нравиться и повелевать, а я теперь больше проверяю усвоенную теорию на практике, чем увлекаюсь сама.

«Очаровательна в своей непосредственности», – подумал Резанов и сказал:

– По-видимому, вы усиленно применяете пройденную вами науку на практике, – оба мои офицера уже у ваших ног.

– Я это сама заметила, – засмеялась Консепсия. – Но это не то, все не то, мосье Резанов, о чем я мечтаю...

Богатые подарки, присланные на следующий день Резано­вым всему семейству Аргуелло и монахам, очаровали их. Кон­сепсия получила предназначенное для японцев роскошное французское зеркало высотою в четыре аршина, в тяжелой раме, украшенной золочеными амурами. Большой любитель шахматной игры падре де Урия, как маленький ребенок, радовался украшенным золотом шахматам из слоновой кости с доской из редчайших уральских самоцветов. Дон Люиз был в восторге от подаренного ему прекрасного английского охотничьего ружья с золотой насечкой.

Дарить было что, так как у Резанова остались неисполь­зованными все подарки, приготовленные для японского импе­ратора и его двора. Некоторое количество он предусмотрительно захватил с собой.

Тяжелое зеркало тащила на руках чуть ли не вся команда корабля под руководством егеря Ивана. В матросской ще­гольской форме, исключительно стройный, с легким загаром на приветливом юношеском лице, он заметно выделялся среди других матросов.

Передавая донне Консепсии записку, Иван взглянул на испанку и, густо покраснев, сказал по-французски:

– Его превосходительство приказали мне не уходить, пока не будет поставлено зеркало там, где вы лично укажете, и не скажете: «Вот так хорошо».

– Кто вы? – спросила Консепсия, протягивая ему руку. – Почему я вас никогда не видела?

– Я матрос, – ответил смущенно Иван, держа руки по швам.

– Нет, вы не матрос, – сконфузилась Консепсия, – но вы, – она улыбнулась, – невежа... – И, вновь глядя ему в глаза, решительно протянула руку. Обожженный взглядом, Иван вспыхнул до корней волос и, чуть-чуть пожав поданную руку, поднес ее к сухим, горячим губам.

– У вас все матросы на корабле говорят по-французски, мосье Резанов? – спросила в тот же вечер Консепсия.

– Нет, только один, а что?

– Голову дам на отсечение, что он переодетый аристо­крат, – решительно заявила она.

– Вы дешево цените вашу прелестную буйную головку, дитя, – засмеялся Резанов, притянул ручку Консепсии к себе и крепко прижал ее ладонь к своим губам в долгом поцелуе.

Через пять дней из Монтерея вернулся от губернатора гонец с письмом на имя Резанова.

«Я эгоистично рад, – писал губернатор, – что ваше превосходительство, хотя бы из-за необходимости ремонта корабля, вынуждено подольше погостить у нас. О том, чтобы вам были предоставлены все возможные удобства и услуги, я одновременно даю распоряжение исполнительному и та­лантливому юному коменданту.

Однако, простите, ваше превосходительство, но я никак не могу допустить вас совершить верхом столь долгий и уто­мительный путь ко мне в Монтерей и собираюсь немедленно выехать сам, чтобы повидать вас в Сан-Франциско. Смею думать, что гостеприимная семья дона Аргуелло и в особен­ности его прелестные дочери не позволят вашему превосходительству скучать.

Я рассчитываю быть в Сан-Франциско между 5 и 7 ап­реля.

Примите, ваше превосходительство, уверения в совершен­нейшем моем почтении».

«Боится пустить внутрь страны», – подумал Резанов, про­читав письмо в присутствии Аргуелло и монаха, а вслух сказал:

– Как вы здесь все любезны, господа! Мне будет трудно перещеголять вас, когда вы будете моими гостями в Санкт-Петербурге: дон Арильяго жертвует своим покоем и приедет сюда сам. Это чересчур любезно.

– Он хорошо знает, как это будет приятно вицерою и ко­ролю, – ответил ему Аргуелло.

Дни бежали незаметно. Дипломатическое ухаживание Ре­занова за Консепсией с каждым днем успешно двигалось впе­ред. Не двигалось только дело приобретения запасов продовольствия для русских колоний.

Несмотря на то, что значительную часть дня весь экипаж «Юноны» проводил у Аргуелло, по крайней мере по два раза в день Резанов посылал егеря к Консепсии то с запиской, то с книгами, то с тем и другим. Необходимость заставляла дорожить этой перепиской. В ответных записках Консепсия сообщала много интересного о том, что происходило за ку­лисами неизменных любезных отношений.

Когда 7 апреля приехал старик дон Жозе де Аргуелло, он застал у себя моряков, запросто беседующих с сыном. Взглянув на Консепсию, он понял все и укоризненно покачал головой. Офицеры тотчас скрылись в комнаты барышень, спа­саясь от задержавшегося внизу губернатора, и сбежали чер­ным ходом...

О приезде губернатора громогласно возвестил пушечный салют, приведший офицеров сначала в изумление, а потом в тревогу, так как после девяти выстрелов из крепости все они услышали их повторение – так выдала себя батарея, скрытая за мысом: раньше ее не было.

Официальное приглашение губернатора было передано утром монахами. На недоумение, высказанное Резановым, падре Педро, смеясь, заметил:

– Неужели мы, святые отцы, хуже офицеров?

– Я бы не выражал своего недоумения, – в тон, шут­ливо сказал Резанов, – если бы святые отцы привезли мне приглашение к его святейшеству папе римскому, но удивился, если бы получил такое приглашение через офицеров.

– Мы живем в Америке, – примирительно заметил де Урия, – и, видит бог, ничего, кроме искренности, в этих де­лах не понимаем...

По дороге к губернатору Резанов спросил отца Педро, дано ли, наконец, разрешение продать ему хлеб.