Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах

Вышки торосов, похожие иногда на занесенные снегом елки, иногда на белые могильные плиты, лепились на небольших разрыхленных льдинах. Между льдинами рождались каналы чистой воды, разводья, голубели чуть подернутые морозной коркой проталины. Лед был нетвердый. Становилось похоже, что «Красин» врезался в необыкновенную кучу слегка мокроватого сахарного песку. Сахар облеплял красинские борта и отваливался от них лепешками.

Две руки поднимались из-за тороса, исчезали и опять поднимались. Потом стала видна голова, маленькая голова человека, еще без глаз, без носа, кружок, который темнел у того места, от которого начинались руки. В блеске желтого солнца рождалась человеческая фигура. Что-то неясное, но живое шевелилось возле нее.

В семь утра корабль остановился на 80°39′ северной широты и 26°7′ восточной долготы.

«Красин», нарушив спокойствие дрейфующих льдов, заставил их лезть друг на друга, двигаться и качаться.

И потому в отчаянии кричал человек на вершине льдины, размахивая руками:

— Стоп! Стоп!

И в то же время:

— «Красин»! О! «Красин»! Виват!

На лице его были ужас и счастье. Возникший в ледяной пустыне «Красин» казался человеку чудесным видением. Он не верил своим глазам. Руки его неестественно вертелись над головой…

В этот момент льдина, подталкиваемая другими льдинами, закачалась, и человек, жаждавший возвращения в жизнь, закричал. Его испугало, что ледокол может перевернуть льдину.

Он стоял с поднятыми руками и в каждой держал по флажку. Флажки были сделаны из драных кусков брезента, на металлических изогнутых и измятых трубочках вместо палок.

Фигура человека казалась пухлой от множества одеял, охватывавших его. Темное, грязное лицо скрывалось в бороде. Глаза горели счастьем, ужасом и восторгом.

У ног капитана Дзаппи из глубокой траншеи, как из ванны, выдолбленной в снегу, поднималась и медленно поворачивалась страшная, как в сказке, голова Мариано…

С мертвенной синевой на верхней губе и черными щеками он лежал полуодетый в ледяной могиле, поднимая и опуская бессильную руку. Сквозь продранную одежду белела отмороженная кожа колен, а ноги в промокших дырявых, когда-то толстых носках были приподняты кверху.

Опускаясь, рука Мариано касалась жестяной банки.

Жестянки были последним, что оставалось здесь от человеческой цивилизации. Тот, кто стоял с поднятыми руками, был Дзаппи. Тот, кто лежал, звался Мариано.

Дзаппи мудрил над системой банок с веревками, изготовляя силки для чаек. Ни тот, ни другой не могли припомнить, когда в последний раз удалось заманить в нехитрые сети чайку. Чайки и большие полярные птицы глупыши старательно облетали льдину.

Два человека жили на льдине. Льдину носило по океану среди тысяч других, таких же маленьких и больших, которые в расселинах излучали светившуюся голубизну. Люди на льдине видели над собой большое небо и желтое солнце, которое скрывалось только тогда, когда над пустыней поднимался туман. Тогда Мариано видел лишь темный силуэт своего спутника Дзаппи, а Дзаппи с трудом различал возле себя дымчатый силуэт Мариано.

Дзаппи лежал на мокром куске одеяла, закрыв глаза и стараясь уснуть. Он мысленно говорил себе: «Если я не могу поддерживать свое существование едой, я должен поддерживать его сном. Сон укрепит меня. Я должен жить! Я хочу жить!»

Он словно прислушивался к самому себе, изучая себя. С тревогой следил за собой: не угрожает ли ему стать таким, каким стал Мариано?

Над головой крикнула чайка — и пролетела.

Дзаппи вскочил:

— Проклятая! Даже не опустилась!

Он насторожился. Что это: облако или… Но нет, облака не бывают такими. Самолет шел в тумане, который надвигался синей стеной с юга и с запада. Самолет вынырнул из тумана — туман словно гнался за ним, настигая его, окутывая, и опять отставал.

Дзаппи вскочил на вершину тороса.

— Самолет! Мариано, вставай! Самолет летит к нам! Двигайся, Мариано! Двигайся, чтоб с самолета заметили нас!

Дзаппи приплясывал, бегал на месте, быстро садился, вставал и не переставая кричал Мариано:

— Двигайся, чтоб они заметили нас! Размахивай руками, двигайся, Мариано! Вот тебе флажок, маши им, маши, Мариано!

Он бросил флажок лежавшему у его ног товарищу. Мариано напряг последние силы, попытался приподняться и шевельнуть рукой.

— Я, Дзаппи, не верю. Это не самолет. Я скоро умру. Ты доберешься до земли и останешься жив. Но это не самолет. Я не верю!

Он не верил и тогда, когда увидел над собой летевший самолет Чухновского.

Три винта резали воздух над льдиной. На нижних плоскостях огромной черной машины краснели две странные, непонятные звезды.

Мариано видел звезды. Он знал, что на белом небе вечного дня не бывает звезд. Мариано решил, что красные звезды — мираж, звезды родились в небе, как знамение смерти.

Он стал молиться.

Дзаппи тоже видел красные звезды. Звезды летели над ним. И он вспомнил прошлое: людей, войны и страны. Он узнал красные звезды.

— Это русский самолет, Мариано! Самолет русских!

Дзаппи кричал и прыгал. Потом он застыл. Руки его опустились.

— Самолет уходит от нас…

— Дзаппи, не было самолета!

— Был! Вот я вижу его еще. Он повернул обратно. Он долетел до нас и возвращается к западу. Он прилетит еще и сбросит нам пищу. Он спасет нас. Я видел красные звезды русских!

Он отступил от Мариано, поднял кусок брезента, который они берегли, и острым куском жестянки принялся резать брезент на узенькие полоски.

— Что ты делаешь, Дзаппи?

— Из кусочков брезента я составлю буквы. Я напишу ими несколько слов на льдине.

— Ты, кажется, сходишь с ума.

— Самолет вернется и прочтет то, что я напишу. Вот увидишь, они сбросят нам пищу.

Он резал брезент на полоски шириною в два пальца. Когда их стало достаточно, из полосок стал делать буквы и выкладывать их на льдине. Чтобы буквы не разметало ветром, чтобы они не разъехались, он прикрепил их комками снега.

Дзаппи написал по-английски:

«Помогите нам пищей!..»

Всё это я передаю здесь со слов самого капитана Дзаппи. Позднее, на борту «Красина», он рассказывал нам о себе, Мальмгрене и Мариано.

Однако почему же чухновцы не сбросили на льдину Дзаппи продукты? Ведь у них на самолете был запас продовольствия!

Пусть на этот вопрос ответят сами чухновцы, когда мы еще встретимся с ними и выслушаем их рассказ о полете.

А в момент, когда самолет, сделав несколько кругов над льдиной, улетел прочь, Дзаппи был убежден в его возвращении. Но, когда самолет не вернулся, он решил, что все кончено. Никто не прочтет слов, написанных узенькими полосками брезента на льдине.

Им не помогут пищей!

Солнце опять поднималось к югу. Был полдень. Потом солнце шло надо льдами и спускалось на север Наступила ночь. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как красные звезды русских проплыли над пустыней. Дзаппи больше не верил в возвращение само лета.