Эмилий Миндлин - «Красин» во льдах

С поднятыми руками он остановился у борта и в возникшем безмолвии протяжно назвал свое имя:

— Вильери.

Следом за ним уже шагал другой — толстый, огромный, с розовым детским лицом. На нем были коротенькие штаны и какие-то толстые белые, вымазанные в грязи обмотки. Вокруг шеи лежал черный меховой воротник курточки. Из такого же меха была сделана шапка толстого человека.

Двое оставались у входа в палатку. Один седобородый, большой, — Чечиони. Он опирался на весла, служившие ему костылями. Правая нога его была перевязана и казалась короче левой. Рядом стоял худой, маленький, с тонким птичьим лицом и очень высоким лбом — Трояни.

И нигде не было видно пятого.

Вильери и Бегоунек ждали у борта.

За Самойловичем спустились на лед десятка два красинцев.

Бегоунек надвинулся на меня, обнял и стал целовать. Я видел счастливое розовое лицо и маленькие ушки, выглядывавшие из-под меховой черной шапки. Самойлович, обнимая Вильери, уже шел к треугольной палатке. Навстречу двигался инженер Трояни. Бегоунек взял меня под руку и жестом хозяина пригласил к палатке. Он смеялся от счастья, сняв черную шапку с большой головы, радостно мял ее в огрубевших, исцарапанных до крови руках. Чечиони, издали наблюдавший всю сцену встречи, не выдержал. Морщась от боли, опираясь на весла, он попробовал двинуться нам навстречу. Его удержали. Тогда Чечиони стащил с головы грязную шапку и, локтем придерживая левый костыль, стал шапкой размахивать в воздухе.

Мы подошли к палатке. Из нее, как зверек из норки, вылез маленький черный Бьяджи, без шапки, с куском белой исписанной бумаги в руках.

Приветственно помахав бумагой, он подбежал к радиостанции.

Бьяджи опустился на лед, схватил ручку радиопередатчика, и на антенне запрыгала голубая искра.

Это была последняя радиопередача со льдины, первой в истории льдины, на которой человек воздвиг самодельную радиомачту.

Бьяджи поведал миру о спасении группы лагеря. Он сообщал всем, всем, всем, что корабль с красными звездами на двух желтых трубах подошел к льдине лагеря группы Вильери. Ему, Бьяджи, больше нечего делать на льдине. Потом итальянец поднялся с натруженных колен, захлопнул крышку походной радиостанции и театрально воскликнул:

— Финита ла комедиа!

Вильери чувствовал себя хозяином. Он показывал достопримечательности льдины:

— Обсерватория!

На квадратном куске брезента, неподалеку от радиостанции, лежали компас, секстан и хронометр. Маленькая черная статуэтка мадонны зябла в снегу. Мадонна держала младенца, и на голове у нее была крошечная золотая коронка, украшенная бриллиантами.

Возле палатки лежали свернутые тюки.

Льдина покрылась во многих местах голубыми глазницами проталин. При взгляде на них становилось ясно, какую ловушку могла представлять льдина для самолета. Края ее были окружены высокой стеной торосов.

Но где же место аварии дирижабля?

Люди лагеря группы Вильери неохотно отвечали на этот вопрос. Вильери сначала сказал, что это место даже трудно сейчас установить, там ничего нет. Трояни показал направление, определив расстояние до места аварии приблизительно в триста метров. Место находилось к юго-западу от палатки. Несколько человек пошли по твердому насту, покрывавшему голубую поверхность льдины.

Мы очутились на краю поля, за которым громоздились торосы и огромным каналом залегла бездонная полынья. Пришлось ползти по краю тороса над зеленой водой полыньи. Потом перебирались на соседнюю льдину. На ней среди торосов бесформенной массой лежали какие-то куски дерева, смятого алюминия, металлические трубочки, жестянки, грязные куски бледно-розового шелка, разрушенные приборы и груды бумаги.

Голубой лед был измазан пятнами машинного масла. Несколько мокрых разноцветных флагов валялись у самого края льдины.

Молча мы постояли у места аварии дирижабля «Италия». Возможно ли было отмахнуться от назойливой мысли, что еще немного — льдина, хранящая следы происшедшей трагедии, распадется на части и Ледовитый океан навек погребет последние клочки погибшего дирижабля.

Мы повернули назад. Льдина лагеря Вильери постепенно пустела. Самолет Лундборга подволокли к «Красину» и погрузили на борт.

Побежденная Арктика покрывала опустевшее ледяное поле туманом.

Спасенные сидели в кают-компании за столом, покрытым красно-черным сукном. Бегоунек уже успел принять ванну. Он был в светлом костюме, в бело-розовом свитере под пиджаком, выбритый и молодой. Седой Чечиони сидел в зеленом бархатном кресле. Возле него стояли, прислоненные к креслу, уже настоящие костыли. Он еще не успел переодеться. Его, как Трояни и Бьяджи, ждала ванна. Сейчас в ней мылся Вильери.

— Мы начинаем новую жизнь, — сказал Франц Бегоунек, поднимая рюмку предложенной ему русской водки.

Затем он локтем толкнул сидевшего рядом Бьяджи и весело повторил:

— Бьяджи! А, Бьяджи?

Он даже попробовал ногой прочность настила кают-компании: крепкий, не растрескается, не протает!

Маленький Бьяджи лег спать в кают-компании на моем зеленом полукруглом диване. Суханов перешел на свободную половину двойного дивана Южина, я — на диван Суханова. Гуль и Джудичи спали на своих обычных местах.

Удивительный день 12 июля окончился.

Туман задерживал ледокол у льдины. В радиорубке каждые четыре часа сменялись радисты. У всех у них было много работы. Наиболее интересная часть красинской переписки отбиралась для бюллетеня, и шестнадцатый бюллетень оказался одним из самых важных.

«БЮЛЛЕТЕНЬ № 16

1

Комитет помощи Нобиле и вся советская общественность горячо приветствуют экипаж «Красина» и всех участников экспедиции с первым успехом самоотверженной работы.

2

Эгги — Матвееву. 12/VII, 21 час 45 мин.

На широте 80°38′5'' и долготе 29°12′ подошли к группе итальянцев, состоящей из пяти человек. Производится погрузка остатков дирижабля и самолета.

Эгги.

3

Нобиле — «Красину». 12/VII, 23 часа 40 мин.

Я не знаю, что выразить вам в этот день, когда душа моя наполнена радостью от вашего замечательного, великодушного и удивительного поступка. Могу ли я вас просить сообщить мне, насколько возможно в ваших условиях направиться к востоку на десять — пятнадцать миль, чтобы исследовать местонахождение дирижабля, имевшего направление на восток от палатки десять — пятнадцать миль. Я чувствую, что я прошу слишком много, за что, я надеюсь, вы меня простите. Если бы вы действительно смогли это сделать, то исследование сейчас возможно в наилучших условиях, так как в дальнейшем будет трудно найти место палатки, когда там никого не будет. Я бы просил просмотреть сектор от восьмидесятого до ста сорокового градуса компаса, центром которого является палатка, и от нее, как уже сказано, десять — пятнадцать миль. Во всяком случае, еще раз глубочайшим образом благодарю вас от всего моего сердца.