Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы

Кстати сказать, именно стремлением придать "национальный облик" программным документам КПЯ была продиктована и упомянутая выше идея замены в программе партии слов "диктатура пролетариата", взятых из ленинских трудов, на архаичный, но зато сугубо японский термин - "сиккэн".

Обсуждение этой поправки, развернувшееся в рядах КПЯ в 1974-1976 годах, показало, кстати сказать, что далеко не все члены партии сразу же согласились с этим предложением партийного руководства, ибо, как отмечали многие коммунисты в ходе дискуссии, речь шла, в сущности, об отказе КПЯ от приверженности понятию "марксизм-ленинизм" и замене в программе партии этого понятия на термин "научный социализм", не связанный с именами каких-либо зарубежных авторитетов. Только спустя два с лишним года партийному руководству удалось преодолеть возражения значительной части членов партии против внесения названных выше изменений в Программу КПЯ. Переломным моментом стал в этом вопросе XIII съезд КПЯ, состоявшийся в городе Татикаве 28-30 июля 1976 года. На этом съезде председатель секретариата ЦК КПЯ Фува Тэцудзо в своем докладе "О частичных поправках в программе и уставе партии", отмечая намерение партийного руководства идти своим особым путем, заявил, что обновленная "программа КПЯ является результатом самостоятельного и организационного опыта партии"25. Так компартия Японии отмежевалась от остальных зарубежных марксистско-ленинских партий с расчетом на усиление своего влияния среди националистически настроенных слоев японского населения.

Между тем руководство КПСС, не желавшее отказываться от старых марксистско-ленинских догм, продолжало долгое время исходить в своих отношениях с КПЯ из "интернационалистской идеологии" ленинских времен. Но все попытки кремлевских идеологов-тугодумов идти в "чужой монастырь со своим уставом" не давали ожидаемого эффекта. Скорее, наоборот - они лишь раздражали японскую сторону, делавшую в своей пропаганде упор на "самостоятельность и независимость КПЯ" и стремившуюся поэтому как можно дальше дистанцироваться от КПСС и вообще от Советского Союза.

Чтобы продемонстрировать японским обывателям свою "независимость и самостоятельность", руководители КПЯ использовали любой повод для обвинений КПСС во вмешательстве во внутренние дела своей партии, хотя в действительности для подобных обвинений в 70-х годах сколько-нибудь веских оснований не было: всем советским гражданам, находящимся в Японии, строго-настрого предписывалось быть максимально осмотрительными в отношениях с японскими коммунистами и воздерживаться от обсуждения с ними каких бы то ни было вопросов, касавшихся внутрипартийных дел КПЯ. В связи со столь строгими установками, шедшими в Японию со Старой площади (т.е. из ЦК КПСС), общение с представителями КПЯ превратилось для дипломатов, журналистов и других работников советских учреждений в некую малоприятную взрывоопасную работу, требовавшую такой же осторожности как работа саперов на заминированном поле.

О чем свидетельствовали столь строгие установки Старой площади? Да всего лишь о том, что Брежнева и его приближенных мало заботила суть отношений КПСС с КПЯ. Зато важно было сохранить видимость того, что КПЯ, в отличие от КПК, не разорвала открыто своих контактов с КПСС, что по этой причине партия японских коммунистов могла по-прежнему причисляться Кремлем к "семье братских партий", хотя в действительности в 70-х годах в эту семью она уже никак не вписывалась.

А вот зачем нужен был кремлевским руководителям такой самообман - это вопрос другой. Ответ на него напрашивался у меня и в то время, но тогда я мог давать его лишь самому себе. Сводился он к следующему: наши партийные вожди опасались подорвать веру советской общественности в международный авторитет КПСС, и потому стремились любой ценой убедить своих сограждан в том, будто бы подавляющее большинство зарубежных коммунистических партий по-прежнему идут в ногу с Москвой.

Но были к тому же у руководителей КПСС и конъюнктурные политические соображения, побуждавшие их в 70-х годах относиться примирительно к антисоветским, враждебным выходкам лидеров КПЯ. Ведь своего главного идейного противника и соперника в борьбе за контроль над мировым коммунистическим движением Кремль видел в те годы в маоистах, а КПЯ, как известно, резко осуждала и маоизм, и курс Дэн Сяопина на сближение КПК с США, на поддержку американо-японского военного сотрудничества. А такие антикитайские выступления японских коммунистов были, естественно, нам на руку. И это я хорошо понимал при всем моем внутреннем несогласии с бесхребетным поведением руководства КПСС по отношению к лидерам КПЯ. Именно поэтому в те годы я старался направлять в Москву для публикации в "Правде" все заявления лидеров КПЯ и все статьи "Акахаты", направленные на осуждение проамериканского политического курса Пекина. Примером тому могла быть публикация в "Правде" за моей подписью сообщения о резком осуждении газетой "Акахата" великодержавной и проамериканской политики китайского руководства, а заодно намерения правительства Фукуды пойти навстречу домогательствам Пекина и включить в текст японо-китайского договора пресловутой статьи о "противодействии двух стран гегемонизму"26.

Таковы были скрытые мотивы нашей не очень-то последовательной и четкой политики в отношении КПЯ.

Если же говорить о том, почему не шли на открытый разрыв с КПСС руководители КПЯ, демонстрировавшие постоянно свое неприятие политики Москвы и обвинявшие руководства КПСС во вмешательстве во внутренние дела их партии, в "ревизионизме", в "капитуляции перед американскими империалистами" и в ряде других грехов, то причин тому было несколько.

Одна из них заключалась в том, что по ряду вопросов международных отношений в позициях КПСС и КПЯ в 70-х годах все еще оставалось совпадение взглядов. Позиции обеих партий были близки, например, в осуждении военного присутствия США на японской территории и негативном отношении к наращиванию японской военной мощи. И это давало определенные политические выгоды.

Вторая причина крылась в те годы в неприятии обеими партиями маоизма. Ведь после разрыва отношений КПЯ с КПК в 1966 году обе партии, КПСС и КПЯ, вели полемику с Пекином. Хотя в этой полемике и КПСС и КПЯ предпочитали воздерживаться от какого-либо блокирования друг с другом, тем не менее полный разрыв связей с КПСС не входил в расчеты лидеров КПЯ, ибо на том этапе своего главного идейного и политического врага они видели все-таки не в КПСС, а в КПК, подвергавшего тогда руководителей японских коммунистов злобным и оскорбительным нападкам.

И, наконец, третья причина состояла в том, что сохранение ограниченных контактов с Москвой позволяло лидерам КПЯ поддерживать контакты с рядом правящих партий в социалистических странах Восточной Европы, а также облегчало связи и обмен информацией с целым рядом коммунистических партий западноевропейских стран. А это было очень нужно для КПЯ, чьи лидеры не без оснований опасались полной международной изоляции.