Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы

Раскол и борьба мнений между двумя группами российских японоведов стала обретать, к тому же, чем далее, тем явственнее, и личностный характер. В ходе этой борьбы стали обрываться прежние товарищеские взаимоотношения между коллегами по профессии. Вследствие этого некоторые группы японоведов, в руках которых находилась в те годы административная власть в научно-исследовательских учреждениях Академии наук, а также в университетах Москвы и Петербурга (а таковыми оказались в большинстве случаев прояпонски настроенные лица, связанные с Японским фондом), стали бойкотировать своих идейных противников, препятствуя публикации их статей и книг и создавая среди научной общественности искаженное представление о своих оппонентах как о ретроградах, догматиках, узколобых "ура-патриотах" и "маргиналах от науки". Проявлением этой тенденции и явилось в декабре 1991 года яростное противодействие руководства отделом Японии моему возвращению на работу в этот отдел. Ибо мои политические взгляды были известны всем коллегам-японоведам как в институте, так и в других академических учреждениях. Саркисову и его окружению было ясно, что в моем лице они обрели бы в отделе одного из своих самых убежденных и откровенных идейных противников. Свидетельством тому были все мои статьи в "Правде", все мои прежние выступления на дискуссиях с японскими учеными и журналистами, все мои негативные отзывы о тех коллегах, которые переметнулись к тому времени на сторону японцев. Перед угрозой бойкота оказались и некоторые другие японоведы-патриоты, не пожелавшие поддакивать таким перевертышам как Г. Кунадзе, В. Саплин, Б. Славинский и др.

Политическая ситуация, с которой я столкнулся в Москве по приезде из Японии, убедила меня в том, что судьба четырех Курильских островов и их населения висела на волоске. Было ясно, что и в МИДе, и в научных кругах, и среди журналистской братии верх брали прояпонские, капитулянтские настроения и что если патриоты-японоведы будут и дальше сидеть сложа руки, то все прежние достижения советских японоведов-историков будут загублены и пойдут насмарку все усилия моих коллег старшего поколения, доказавших в своих капитальных исследованиях (я имею в виду диссертации и книги Э. Я. Файнберг, Л. Н. Кутакова, Б. П. Полевого, И. А. Сенченко и ряда других советских исследователей) историческую и юридическую необоснованность японских притязаний на Курилы.

Столь тревожные обстоятельства побудили меня по приезде в Москву к установлению контактов с теми японоведами-патриотами, кто не был согласен с капитулянтскими настроениями мидовского руководства и прояпонской возней тех беспринципных дельцов от науки, которые пришли на волне реформ к руководству японоведческими центрами Москвы.

Уже в январе-феврале 1992 года после моей лекции в Институте востоковедения РАН, где я подверг критике не отвечавший интересам нашей страны прояпонский курс Ельцина-Козырева, я почувствовал, что в одиночестве не останусь: согласие с моими взглядами стало высказывать в разговоре со мной немалое число научных сотрудников института, в том числе и некоторые японоведы. В их числе был бывший заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС, ставший в те дни старшим научным сотрудником института, Иван Иванович Коваленко, которому еще в дни его работы в аппарате ЦК КПСС была присвоена степень доктора исторических наук и звание профессора. В те дни я с радостью убедился в том, что этот издавна уважавшийся мною человек в отличие от некоторых своих бывших подчиненных не отрекся от прежних взглядов на отношения нашей страны с Японией и остался в спорных вопросах российско-японских отношений на позиции твердой защиты национальных интересов России. Однако значительная часть японоведов, и прежде всего сотрудников отдела Японии, выражая в личных коридорных беседах согласие с моими взглядами, в то же время предпочла не поддерживать меня открыто, опасаясь, видимо, испортить отношения с руководством отдела.

Зато за пределами института я встретил много единомышленников, включая некоторых научных сотрудников Института Дальнего Востока, журналистов, работников практических учреждений и политических деятелей, да и вообще людей самых разнообразных профессий. В дни первых массовых выступлений противников ельцинской власти, прошедших на центральных улицах Москвы в начале 1992 года, я встретил на Манежной площади группу патриотов-энтузиастов, собиравшую среди участников антиельцинского митинга подписи под требованием недопущения уступок Курильских островов Японии. В числе этих энтузиастов оказались такие активисты спонтанного возникшего Комитета защиты Курил как Раиса Филипповна Степанова, Юрий Герасимович Шевелев, Лидия Федоровна Шишкина, Светлана Юрьевна Патрушева - простые русские люди, не имевшие прежде никакого отношения к советско-японскому территориальному спору. Все они были движимы неуемным возмущением предательским поведением Ельцина, Козырева и их беспринципного окружения, готового с выгодой для себя угождать японским националистам, поступаясь при этом российскими землями. Благородная инициатива названных выше и многих других бескорыстных борцов за интересы Отечества, не обладавших никаким политическим влиянием в "верхах", но преисполненных чувствами гражданского долга и преданности своей Родине, как показал последующий ход событий, оказалась не напрасной и дала стимул росту численности рядов добровольных защитников Курил. Их бескорыстная деятельность укрепила и меня в намерении содействовать и далее делу борьбы за сохранение территориальной целостности России на Дальнем Востоке - содействовать, опираясь на мой многолетний опыт противостояния пропагандистскому и дипломатическому натиску японцев, зарившихся на Курильские острова. Смысл своего участия в этой борьбе я видел прежде всего в разоблачении предательской деятельности японских агентов влияния среди российских дипломатов, политиков, журналистов и научных работников.

В дальнейшем я стал тесно сотрудничать с организаторами Комитета защиты Курил, принимая участие в собраниях и митингах, созывавшихся этим комитетом, в качестве одного из докладчиков. В некоторых из этих мероприятий участвовали такие видные общественные деятели как кандидат в президенты на выборах 1996 года Юрий Власов, бывший командующий Тихоокеанским флотом СССР адмирал Омелько, депутат Верховного Совета Сергей Бабурин, ставший позднее вице-председателем Государственной Думы России.

С Сергеем Николаевичем Бабуриным довелось мне близко познакомиться в первые же дни 1992 года. О нем я узнал, еще будучи в Японии, из московских газет. Уже тогда я проникся к нему уважением и симпатией за те яркие патриотические заявления, которые были сделаны им и депутатом Верховного Совета Николаем Александровичем Павловым в ходе их совместной поездки на Курильские острова осенью 1991 года. Потом, где-то в январе 1992 года, один из моих знакомых в институте сообщил мне, что Бабурин через третьих лиц высказал пожелание встретиться со мной. Я, естественно, также изъявил готовность встретиться с ним и сообщил ему через тех же лиц номер своего домашнего телефона. Вскоре Сергей Николаевич позвонил мне и сказал, что в связи с его предстоявшей поездкой в Японию он хотел бы проконсультироваться со мной по некоторым вопросам, касавшимся японской политической жизни. Я предложил ему приехать ко мне на дом, где мы могли бы спокойно и не торопясь побеседовать. И он без малейшего чванства согласился, хотя какая-нибудь другая известная личность его уровня могла бы предложить мне более удобное не для меня, а для нее самой место встречи.