Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы

Выход в свет книги "Ветка сакуры" стал знаменательным событием для советских японоведов. Дело в том, что Овчинников впервые из наших авторов, писавших о жизни и быте японцев, попытался выявить специфику их национального склада характера и мышления. Говоря иными словами, книга стала первой попыткой нашего соотечественника проникнуть в душу японца, попыткой талантливой, а потому создавшей у читателей впечатление абсолютной достоверности и непогрешимости суждений и выводов ее автора.

В то же время специалистам-японоведам были видны и некоторые недостатки названной книги, о которых ее восторженным почитателям было бы бесполезно в те дни говорить, так как книга безоговорочно принималась ими "на ура". Поэтому многим сотрудникам отдела хотелось встретиться лицом к лицу с ее автором и в его присутствии поговорить о содержании книги более обстоятельно, со знанием дела. Именно такая встреча и состоялась на расширенном заседании отдела, участие в котором приняли не только японоведы, но и другие сотрудники института - почитатели таланта автора.

Может быть, не все, что говорили японоведы на встрече, было приятно слышать Всеволоду Овчинникову, привыкшему лишь к похвалам, но все-таки и в моем выступлении, и в выступлениях Н. Чегодарь, Л. Гришелевой и некоторых других специалистов отмечались не только всем очевидные достоинства книги, но и ее слабые стороны. В частности, отмечалось, что в оценках быта и нравов японцев Овчинников зачастую полагался на сведения и суждения, почерпнутые им из книг американских авторов, изданных в довоенные и военные годы, в том числе на давно устаревшие сведения и суждения американки Бенедикт Рут - автора книги "Хризантема и меч", ставшей в США бестселлером военных лет. Отмечено было при этом, что в итоге американской оккупации и революционных преобразований, свершившихся в Японии в послевоенные годы, не только условия материального быта, но и менталитет и мировоззрение японцев претерпели глубокие перемены, и что приводимые в "Ветке сакуры" длинные цитаты из книг о японцах, изданных пятьдесят, а то и сто лет назад, уже не годились для понимания таинств "японской души" 70-х годов двадцатого века.

Надо отдать должное Овчинникову, что подобную критику он воспринял спокойно и, более того, во втором издании своей книги в какой-то мере учел некоторые пожелания своих коллег-японоведов. Употребляя здесь слово "коллег-японоведов" я не ошибся, так как после выхода в свет "Ветки сакуры" ее автор, считавшийся ранее китаистом, прочно вошел в число авторитетных отечественных знатоков Японии и таковым, разумеется, войдет в историю советского японоведения.

Научный авторитет и влияние в кругах московских японоведов отдела Японии зависели, конечно, не столько от численности его коллектива и активности его руководства в организации различных совместных конференций и симпозиумов с японоведами других академических и учебных заведений, сколько от объема и качества той научной продукции, которую отдел был способен создавать. Мне это было ясно, и потому в конце 60-х - начале 70-х годов мои усилия как руководителя были направлены на то, чтобы исследователи отдела охватывали бы больший, чем прежде, круг тем и чтобы большее, чем прежде, число сотрудников включалось в разработку тех проблем, которыми отдел раньше не занимался. Свою задачу я видел во всемерном содействии скорейшему завершению и выходу в свет без задержек в институте и издательствах плановых монографий и статей моих коллег. Добрые, дружеские отношения с руководителем главной редакции восточной литературы издательства "Наука" Олегом Константиновичем Дрейером, а также с другими ответственными работниками этой редакции позволяли избегать конфликтных ситуаций, возникавших нередко между авторами и редакторами из-за несговорчивости обеих сторон. Может быть, кому-то из работников отдела Японии мое содействие скорейшему выходу в свет их работ и не казалось существенным, но цифры говорили о том, что за период с 1966 по 1973 годы публикуемость подготовленных в отделе рукописей заметно возросла. В эти годы в отделе был подготовлен и вышел в свет ряд содержательных книг. К их числу относились, например, книга Х. Т. Эйдуса "История Японии с древнейших времен до наших дней" (1968), книга В. А. Попова "Развитие капитализма в сельском хозяйстве Японии" (1970), книга В. А. Власова "Обрабатывающая промышленность современной Японии" (1972), книга С. И. Вербицкого "Японо-американский военно-политический союз" (1972), книга И. К. Державина "Сока Гаккай Комэйто" (1972), книга П. И. Топехи "Рабочее движение в Японии" (1973). Положительные отзывы советских японоведов, да и не только японоведов, получила публикация второго обновленного и расширенного издания справочника "Современная Япония". Мне как ответственному редактору этой книги пришлось тогда затратить немало времени на увязывание работы 40 японоведов - авторов этого довольно объемного труда.

Какая-то лепта была внесена мной и в разработку и согласование с дирекцией института тех научных планов, которыми руководствовались сотрудники отдела после 1973 года, когда я сложил с себя полномочия заведующего отделом в связи с отъездом на длительный период в Японию. Еще в 1972 году по моей заявке как заведующего сектором истории и политических проблем в план научной работы отдела Японии было включено написание коллективной монографии по истории послевоенной Японии. И я был рад тому, что в последующие годы эта заявка была реализована сотрудниками японского отдела, результатом чего стал выход в свет в 1978 году под редакцией В. А. Попова весьма содержательной большой коллективной книги "История Японии: 1945 - 1975 гг.".

Заведование отделом, как и партийные дела, отнимали, разумеется, много времени, но все-таки не отвлекали меня от работы над собственной монографией, начатой мною сразу же по возвращении из Токио в Москву. К началу 1966 году эта работа была завершена, а в 1967 году монография была опубликована Издательством Академии наук СССР под заголовком "Правящая либерально-демократическая партия и ее политика". Через три месяца после выхода книги в свет, летом 1967 года, я защищал ее как докторскую диссертацию на Ученом совете Института народов Азии.

Моим официальным оппонентом на защите были член-корреспондент АН СССР С. Л. Тихвинский, занимавший тогда высокий пост в МИД СССР, а также профессор К. М. Попов и мой коллега по журналистской работе в Японии Д. В. Петров, защитивший за год-полтора до того докторскую диссертацию по внешней политике Японии, а потому обладавший полномочиями быть моим официальным оппонентом. Выступили затем в дискуссии и неофициальные оппоненты, в том числе Г. И. Подпалова и А. И. Динкевич. Результаты тайного голосования были для меня вполне благоприятными: против проголосовали, как помнится, лишь два человека из 30 членов Ученого совета. Довольно быстро получила моя диссертация и утверждение Высшей аттестационной комиссии (ВАК).