Лазарь Бронтман - На вершине мира

12 мая. Снег. Туман. В полдень на момент выглянуло солнце. Нам удалось определиться: широта 82 градуса 33 минуты, долгота 54 градуса 40 минут. Осмотрев все свое имущество, мы установили, что продуктов нам хватит на месяц, а бензина осталось на двадцать минут полета. Без помощи острова отсюда выбраться не сумеем. Регулярно даем сводки погоды, превратились в выездную метеостанцию. Крузе сегодня именинник, мы его поздравили, выпили коньяку. Посменно несем круглосуточную вахту. Вечером погода ухудшилась, сила ветра достигла девяти баллов, машина сильно дрожит. Мы дрожим тоже, ибо вылетели без шуб, в одних меховых костюмах, а посему и мерзнем. [101]

13 мая. Утром погода прояснилась. Остров по радио сообщил, что через пару часов к нам вылетит Головин. Однако ко времени вылета погода у нас испортилась, началась сильнейшая пурга, а видимость уменьшилась до 200 метров. Головин вернулся, не найдя нас. Жизнь в лагере начала входить в какую-то норму. Мы постепенно привыкли к своему жилищу.

14 мая. Ночь провели плохо. Мерзли. Пурга метет попрежнему, в палатку сильно задувает. Утром во время вахты я залез в самолет, задремал, а открыв глаза, увидел уходящего от нас медведя. Пока я выскочил, медведь убежал. Следы показали, что он подходил к самому хвосту. Я был сильно сконфужен. Рубинштейн меня успокаивал: «Ничего, Борис Львович, — говорил он, — это вам попался просто некультурный медведь. Как правило, медведь должен подходить с подветренной стороны, вы и смотрели туда. Медведь, видимо, не знал этого правила и подошел с другой стороны. Чем же вы виноваты?»

15 мая. Вчера вечером у нас установилась прекрасная погода. Я дал радиограмму Шмидту, советуя вылетать на север, не беспокоясь о нас. Вылететь им не удалось, так как купол острова был закрыт туманом. Зато нам сообщили, что к месту лагеря вылетел Головин. За время, прошедшее со дня посадки и первого определения, нас отдрейфовало к северо-востоку, и мы несколько вышли из зоны маяка, установленной первоначально. Поэтому Головин, идя по этой зоне, должен был пройти немного в стороне от нас. Наш же небольшой самолет зеленого цвета на фоне голубого льда и разводий должно быть плохо виден с воздуха. Эти [102] соображения заставляли нас еще напряженнее вглядываться в горизонт.

— Летит, летит! — закричал Рубинштейн.

Мы увидели примерно в двадцати километрах от нас движущуюся точку на высоте 1000 метров. Самолет приближался, но шел стороною. Штурман быстро сообщил об этом Рудольфу и стал слушать самолет. Самолет звал нас. Несколько секунд — и связь с Головиным установлена. Началась команда со льда и маневры в воздухе. «Поверните направо… теперь налево… Так держите… Вы над нами!!!» Самолет резко развернулся вправо. Нас увидели. Головин начал делать заход для сбрасывания парашютов. Удалившись от нас и снизившись до 400 метров, самолет шел прямо на нашу льдину. Вот открывается люк в фюзеляже, оттуда выпадает темный предмет. Раскрывшийся оранжевый купол парашюта, играющий в ярких лучах солнца, медленно кладет ценный груз почти рядом с нами. За три захода Головин сбросил нам двести килограммов бензина, кирки, лопаты, теплые вещи, примус, посуду — все, что нам требовалось. Сброшенные грузы ложились в одно место. Попрощавшись с нами (покачав крыльями), Головин взял курс на Рудольф. Погода немедленно испортилась.

Благодать, теперь можем выбраться собственными силами. Выйдя из палатки, я увидел недалеко медведя, возможно того самого, некультурного. Я выстрелил, он подскочил и бросился бежать. Послав вдогонку еще две пули, мы кинулись за ним. Он исчез за торосами. Следы, покрытые кровью, кончились у разводья. Значит, медведь утонул. Обидно!..

16 мая. Весь день метет пурга. Температура млнус девять. Холодно, неуютно. Пьем какао, [103] едим пеммикан, держим связь с Рудольфом.

17 мая. Сегодня началось сжатие льдов. Наша льдина скрипит, под самолетом показалась трещина, выступила вода. Надо удирать. Залили баки бензином, начали греть мотор. Подготовили площадку для взлета и в 18 часов 25 минут вылетели. Через час сели на острове Рудольфа».

Облакам, туманам, шквалам, казалось, не будет конца. Но участники экспедиции не унывали. «Подождем еще, — говорил Водопьянов. — после плохой погоды всегда бывает хорошая». И вот утром 20 мая ветер перешел к норд-весту, ударил легкий морозец, появилось солнце. Днем Дзердзеевский сделал на самолете очередной вертикальный разрез атмосферы.

— Даль такая, что глазам больно, — сказал, снизившись, синоптик.

Шмидт приказал послать в дальнюю разведку самолет Крузе, а всем остальным ехать на аэродром купола и готовить к старту флагманский корабль Водопьянова. Прошедшая накануне пурга покрыла все самолеты сплошной ледяной коркой. Этот лед надо было снять, выскребывая его из бесчисленных желобков стальными стамесками. Работа оказалась страшно кропотливой. Вот когда мы по-настоящему почувствовали величину наших самолетов! Очистка флагмана от льда заняла около шести часов. Вечером он стоял чистенький и новенький, как будто только что вышел из ворот завода. Наступила ночь, тревожная ночь перед стартом флагмана. От зимовки к аэродрому протянулось несколько линий сообщения. Люди ехали на вездеходе, тракторах, собачьих упряжках. [104]

Между двумя пунктами непрерывно курсировал самолет. Это была, пожалуй, самая короткая воздушная линия в мире. Движение по ней открыл Водопьянов, доставивший на самолете Шмидта. Затем он привез ужин участникам экспедиции, потом повара. Водопьянова сменил Мазурук, Мазурука — Козлов. Они возили людей, грузы, запасные части, радиограммы, метеосводки. Лишь Молоков несколько опасливо посматривал на учебный самолет. Кто-то предложил ему слетать, но он, к общему недоумению, категорически отказался.

— Никогда на таком самолете не летал и не знаю, как это делается, — ответил он.

В маленьком штабном домике аэродрома было тесно. Шмидт стоял у окна, опершись на верстак, и задумчиво смотрел вдаль. На лавке курил Молоков. Водопьянов сушил у печки меховой чулок. Спирин инструктировал штурманов о плане полета остальных кораблей.

— Ну, улетайте скорее! — сказал вошедший Шевелев.

— Да, похоже, что скоро улетим, — ответил Шмидт.

— А когда нам вылетать? — спросил Молоков.

— Мы сядем, осмотримся, дадим вам знать. Тогда летите. Не исключена возможность, что на самом полюсе сесть будет нельзя, тогда мы выберем место где-нибудь поблизости. Наконец, мы можем перевернуться.

— Если перевернемся, им все равно лететь, — рассмеялся Водопьянов.

— Да, но тогда характер операции меняется, — возразил Шмидт. — Надо будет нас спасать. Следовательно, они должны будут сбросить груз станции.