Лазарь Бронтман - На вершине мира

Алексеев. Прошу разрешить мне посадку на 85-й параллели. — За самолет и экипаж будьте спокойны.

Шмидт. Согласен. Вторым придется, видимо, посадить Мазурука — у него меньше бензина, чем у остальных.

Мазурук. Согласен.

Шмидт. Есть предложение лечь спать.

Все разошлись. В палатке остались Шмидт и Молотов. Василий Сергеевич непривычно смущался и говорил о вещах совершенно посторонних. Шмидт испытующе смотрел на него.

— Отто Юльевич, — сказал, наконец, Водопьянов, — экипаж Мазурука устал. Разрешите мне сесть на 85-й параллели.

— Нет, Василий Сергеевич, — растроганно [170] сказал Шмидт. Вам садиться нельзя, вы нам нужны на Рудольфе. Повидимому, именно ваш корабль должен будет доставить Мазуруку и Алексееву горючее.

Положение определилось в ночь с 5 на 6 июня. На трассе Северный полюс — остров Рудольфа наступило некоторое просветление. Дзердзеевский сообщил по радио, что ожидает дальнейшего улучшения погоды. Крузе вылетел в глубокую разведку на север к 85-й параллели, с заданием сесть и систематически радировать обстановку.

— Грей моторы! — разнеслась команда Водопьянова.

Наступили последние часы нашего пребывания на полюсе. Не так уж много мы пробыли здесь, но всем казалось, что мы живем на полюсе давным-давно, все как-то привыкли к лагерю, сжились с палатками, они приняли вековой домашний вид, и, честное слово, мы чувствовали себя на полюсе отлично и уютно. Все привыкли к беспокойной, напряженной работе зимовщиков, к их неугомонной энергии, считали своим традиционным долгом оказывать зимовщикам всемерную помощь. И поэтому решение об отлете застигло всех как бы врасплох. Неужели вот сейчас, через пару часов, мы покинем этих, ставших родными, людей, неужели яри старте самолета Водопьянова они не займут своих привычных мест внутри корабля?

И сами зимовщики были явно взволнованы предстоящей разлукой. Они, правда, крепились, пытались бодро и независимо уверить нас, что [171] вот, мол, как только вы улетите, мы, наконец, почувствуем начало настоящей работы, наконец, вздохнем облегченно. С непринужденным видом Эрнст Кренкель говорил, что подходит то желанное время, когда он сумеет перекинуться по радио несколькими словечками с любителями Америки, а то, мол, наши оперативные сводки и корреспондентские радиограммы закупорили весь эфир.

Они оставались одни, вчетвером, на холодной льдине центрального Полярного бассейна. И как бы мужественны ни были наши друзья, они, конечно, чувствовали и горечь разлуки, и некое щемление в груди.

Папанин поочередно обходил корабли. Он торопливо поднимался по трапу, беглым взором окидывал фюзеляж и внимательно осматривал кормовую часть. Именно там помещались наши самолетные кухни, и они пользовались особой симпатией Ивана Дмитриевича. Не говоря ни слова, забирал с кораблей все, без чего самолеты могли держаться в воздухе. На снег аэродрома летели чайники, кастрюли, вилки, ложки, консервы, ящики с запасными частями, инструменты, лыжи, палки. Мы охотно отдавали остающимся зимовщикам неприкосновенный аварийный хозяйственный инвентарь самолетов, ибо знали, что корабли летят на Большую Землю, а нашим товарищам придется долгие месяцы проводить одним на льдине. Каждый командир, конечно, ясно себе представлял, что обратный путь от полюса до Рудольфа нелегок, что любая из машин может оказаться в тяжелом положении при вынужденной посадке на лед. Тем не менее мы без всякой жалости и жадности обрезали свои запасы, ибо наша посадка была только вероятна, зимовка же ученых являлась фактом. [172] С такой же готовностью командиры кораблей слили в объемистые резервные баки зимовщиков 600 литров бензина — драгоценной крови самолетов.

Но вот все приготовления закончены. В солнечную полярную ночь при сильном северном ветре обитатели льдины собрались на торжественный митинг, посвященный официальному открытию станции «Северный полюс». Нас было тридцать пять человек. На нарты поднялся Отто Юльевич Шмидт и произнес короткую речь. Его слова разносились далеко по ледовым просторам, и чуть слышное эхо повторяло их где-то у самолетов.

— Открываю митинг, посвященный окончанию работ по созданию научной станции на дрейфующем льду Северного полюса, — говорил начальник экспедиции. — Мы все глубоко переживали эти месяцы, когда выполняли большое и трудное дело, доверенное нам страной. Мы счастливы, что осуществили задание товарища Сталина, что мы добыли новую славу нашей родине, что еще ярче засверкало слово СССР во всем мире. Мы не победили бы, если бы наша коммунистическая партия не воспитала в нас преданность, стойкость и уверенность, не победили бы, не будь блестящей техники наших заводов, не победили бы, не будь у нас такоо спаянного коллектива, где осуществилось подлинное единство умственного и физического труда. Наши летчики, штурманы, наши изобретательные механики — весь состав экспедиции — люди высоких умственных дарований и поразительной физической умелости. Сегодня мы прощаемся с полюсом, прощаемся тепло, ибо полюс оказался для нас не страшным, а гостеприимным, родным, словно он веками ждал, чтобы стать советским, [173] словно он нашел своих настоящих хозяев. Мы улетаем. Четверо наших лучших товарищей, наших любимых друзей остаются на полюсе. Мы уверены, что они высоко будут держать знамя, которое мы им сейчас вручаем. Мы уверены, что их работа в истории мировой науки никогда не потеряется, а в истории нашей Страны будет новой страницей большевистских побед. Поздравляю остающихся с великой задачей, возложенной на них родиной.

Шмидту отвечал Папанин. Он говорил порывисто, заметно волнуясь.

— От имени четырех остающихся сынов социалистической родины я прошу Отто Юльевича передать товарищу Сталину, что мы с честью выполним задание, оправдаем огромное доверие, оказанное нам. Мы никогда не уроним престижа своей родины, не посрамим достоинства граждан Советского Союза. Будьте спокойны за нас, дорогие друзья. Трудности нас не страшат. Вы улетаете, но мы не остаемся одинокими. Мы чувствуем поддержку всей нашей страны, всего советского народа. До свиданья, друзья, спасибо вам за все!

Речи окончены. По команде Шмидта Эрнст Кренкель выбирает трос, и на мачте взвивается флаг с государственным гербом СССР. На соседней мачте — второй флаг с портретом товарища Сталина. Раздается троекратный залп из винтовок и револьверов. Затем в наступившей тишине Шмидт четко и ясно читает текст рапорта товарищам Сталину и Молотову:

«Шестого июня устройство научной станции на дрейфующей полярной льдине закончено. Станция торжественно открыта подъемом флага, пением «Интернационала», салютом и «ура» в честь СССР и товарища Сталина. [174]