Антон Кротов - От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская)

Конечно, денег мы не заплатили, отпирались настойчиво, и нас всё-таки выпустили из страны. Перед нами, за каким-то мостиком, истоптанном коровами и людьми, лежала Эфиопия.

В эфиопской деревне Метема не было электричества (как, кстати, и в Гуллабаде) — и в пограничной хижине наши визы проверяли при свете яркого фонаря Ильи Алигожина. Въездные штампы поставили здесь же (в прошлый раз за ними нужно было ехать 50 км вглубь страны). Только вышли, сгустилась резкая тропическая тьма.

Приграничная деревня Метема, освещаемая какими-то керосинками, жила своей торговой жизнью. Несколько лавок, пара гостиниц — т. е. хижин с кривыми короткими койками, какие-то харчевни, а также эфиопы, которые, несмотря на темноту, сумели распознать в нас иностранцев и приветствовали криками «Ю!». Женщина-эфиопка, хозяйка приграничной гостиницы, куда она безуспешно мечтала нас зазвать, обменяла нам деньги по заниженному курсу. Узнав, что мы русские, она очень обрадовалась и произнесла два известных ей русских слова, оба были матерными. Туристы, признавайтесь: кто подучил?

Как сказал Высоцкий: «Проникновенье наше по планете / Особенно заметно вдалеке…»

Чтобы не отставать от суданцев, построивших на той стороне границы цементно-показательную Мечеть, — эфиопские власти не поскупились на то, чтобы соорудить на этой стороне незримой линии образцово-показательную Цементную Церковь (сокращённо ЦЦ). ЦЦ была закрыта, а по периметру шла узкая галерея с козырьком. Там мы и устроились на ночлег, растянув комаронепроницаемую палатку. Через полчаса пришёл поп, с бородой и с крестом, и пытался изгнать нас с церковного крыльца. С большим трудом мы отстояли своё право и не стали уходить. Поп, осознав бесплодность разговора с нами, ушёл.

Началась первая наша эфиопская ночь.

Мы ехали по уже знакомой мне дороге, ведущей из пограничной Метемы в город Гондар, в Бахр-Дар и, далее, в столицу. Деревни и горы были знакомыми, и толпы эфиопов, окружавших нас, кричали нам “Ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю-ю!!!”, как и в предыдущей поездке. Но кое-что изменилось. Дорога, которую мы сами когда-то укрепляли камнями, чтобы мог пробраться через грязь наш грузовик; дорога, где по сорок человек, взявшись за канаты, вытаскивали грузовики из жижи — превратилась во вполне сносную грунтовку, даже с возможным переходом на асфальт через пару лет. Грузовики и фуры с суданскими и эфиопскими номерами, суданские бензовозы и даже рейсовые автобусы (раньше такой ни один не смог бы прорваться!) ехали по этой дороге ежечасно, даже в час по нескольку машин! Вместо езды в кузовах мы стали ездить в кабинах; исчезли грузовики-деньгопросы, из-за которых так трудно было уехать раньше, — автобусы сожрали всех платных пассажиров, и грузовики тосковали по бесплатным. В деревнях появилось больше железных крыш на сараях, а на холмах, на горах — вы не поверите! — появились антенны для мобильных телефонов. Ну, думаю, конечно, бутафорские, из дерева или бамбука, чтобы выпендриться перед суданцами-соседями. Идея о ложности этих антенн подтверждается и тем неоспоримым фактом, что от Хартума до самой Аддис-Абебы включительно не было нами встречено ни одного человека с мобильником.

Вторую эфиопскую ночь мы провели в сарае — большие щелявые сараи из палок, крытые железным листом, как всегда, представляют собой лучшее сооружение от дождя. Правда, в этом сарае, несмотря на антинасекомную палатку, к нам пролезли какие-то блохи и искусали меня. Наутро, встав, мы увидели толпу коров и малолетних “юкал” вокруг, почуяли запах утренних инжер, вышли и занялись завтраком.

Инжеры — эфиопские блины — продавались здесь в каждом посёлке, они делаются из особой муки, именуемой “тэфф” (растение тэфф растёт только в Эфиопии и в соседней Эритрее). Инжера имеет диаметр 60 см., готовится на углях (основной тут энергоноситель) на большом круглом железном листе-сковороде. Потом на неё можно налить соуса, положить варёных овощей, мяса и прочие вкусности, и в итоге на двоих вполне хватает одного блина. Стоит в харчевне от 2 до 5 быр, в зависимости от наполнителей. Добродушные водители-эфиопы часто угощали нас инжерами.

В деревне Азезо, вблизи Гондара, мы поставили палатку на банановом поле (пролезши туда через колючую проволоку). Но через десять минут — не успели мы залечь — нас обнаружили охранники с ружьями. Удивившись (белые мистеры в палатке на банановом поле), позвали начальника охраны. Тот отвёл нас к хозяйке плантации. Как неожиданно! Женщина, лет 50-ти, эфиопка, занимается фермерством; вся земля тут её, и слуги всякие, охрана поля, садовники и прочее, — и растут здесь бананы, манго и другие фрукты. Предлагала она нам спать в доме, но мы предпочли на свежем воздухе, в палатке. Приятно, что есть активные деловые эфиопы, и жаль, что их так мало: ведь всю страну можно было бы засеять! Столько гор, полей, земли, рек пропадает даром, а люди, вместо того чтобы возделывать землю, бегают за нами с криками “Дай мне денег, Ю!”

Вот она, зелёная жизнь, о которой мечтала (только на словах) Нотка и мечтают ещё миллионы людей в больших городах и богатых странах. Без бензина и нефти, без газа и атомных станций, в земле ковыряться, жечь дрова, пить экологически чистую природную воду и жить в экологических травяных хижинах, а на обед есть экологически чистую инжеру из незаражённого нитратами тэффа …

“Меняю квартиру в Липецке на хижину в Эфиопии!” Ага, не желаете? На две хижины! — “Нет, спасибо!” Эх, не хотят теоретические экологи не на теории, а на практике познавать зелёную жизнь. Даже египтянин, устав от Каира, не поменяет свою квартиру с вентилятором в каирской “хрущобе” на зелёную жизнь! Не хотим менять! И даже я, проходя мост через речку здесь, в Эфиопии, подумал: “Неплохо бы неподалёку, не совсем тут, а чтобы не портил вид на реку — открыть ларёк с газировкой и Интернет-кафе! И с сирийским мороженым! Цены бы не было этим местам!” Вот так и гибнет настоящая Африка!

Как лёд растворяется в тёплой воде моря — а если взять его в руки, рассмотреть, то он тает ещё быстрее. Так и эти места, уголки Судана, Эфиопии, Афганистана и подобные, — как последние льдинки в тёплой воде цивилизации. Мы хотим их рассмотреть, приезжаем, но тем быстрее гибнет их своеобразие, тем быстрее они растворяются в море цивилизации с его одинаковой температурой, с его “мировыми ценами” на пепси-колу и на нефть. И даже когда мы говорим: “вернёмся в прошлое” — что мы хотим? Избушку посреди леса или гор, но с тёплым унитазом, компьютером, телефоном и Интернетом? С электричеством и микроволновой печью, с телевизором и мягкой постелью? Так разве это зелёная жизнь? Реально — мы не хотим!