Гарун Тазиев - Запах серы

Кстати, о лосе. Я с опозданием узнал, что крупно рисковал, подойдя однажды вплотную к пасшемуся лосю в наивной уверенности, что животные неагрессивны, если их не провоцировать и не пугать. Американский лось — крупный зверь с длинными ногами, широкими раздвоенными копытами, вислой мордой и еще более раскидистыми, чем у оленя, рогами. Он лишен стройности и скорее некрасив, но в нем есть что-то древнее, почти доисторическое, что привлекает и даже околдовывает. Я поддался его чарам до такой степени, что, того не ведая, подставил себя под удар его копыт. Потом мне сказали, что как раз передними ногами он дерется охотнее. Говорили, что своим острым, как бритва, копытом он способен распороть человеку живот. Не сознавая опасности, я созерцал покрытые коричневым бархатом стволы рогов, большие темные блестящие глаза и странный нос, придающий лосю сходство с тапиром. Я чувствовал себя настолько уверенно, что могучий бык, на которого наверняка ни разу не охотились, не только сам не был ничуть не обеспокоен, но и во мне не уловил ни малейшего беспокойства. Ничто так не стимулирует агрессивность животного, как внушаемый им страх. То ли страх придает специфический запах поту, то ли еще по какой причине, только взаимосвязь здесь бесспорна и любой может в этом убедиться на примере собаки (за исключением специально дрессированных). Если вы боитесь, она на вас набросится. Если вы сделаете вид, что вам не страшно, она, вне всякого сомнения, будет только рычать и скалить зубы. А если вы действительно спокойны, то ровным счетом ничего не случится.

Выказываемая аляскинским зверьем доверчивость во многом, конечно, объясняется тем, что людей там еще очень и очень мало. Но самое недалекое будущее вызывает у меня немалые опасения. Две вещи угрожают этому краю: туризм и урбанизация. Как и повсюду, города там растут на глазах, а открытие богатых нефтеносных пластов на арктическом побережье только ускорит этот процесс. Вряд ли соображения экологического порядка возобладают над индустриальной заразой в том обществе, которым правит прибыль. Аляска не станет исключением.

Язва туризма также поразит эти края. Пока сюда едет меньшинство, так как жизнь в США дорогая и даже для их граждан Аляска — край неблизкий; но уже видны там и тут отели, автобусы, вереницы паломников, покорно слушающих, смотрящих, фотографирующих и покупающих неизбежные «туземные сувениры». Уже организуются сафари, как в Кении или Чаде. Рекламные проспекты называют Аляску «раем для рыболовов». Там можно вытягивать без малейшего навыка по здоровенной форели в минуту (даже мне это удавалось!). Если дело пойдет таким темпом, как скоро аляскинские дикобразы научатся бояться человека?

В Конго (тогда еще Бельгийском Конго) я открыл для себя великолепие вулканического извержения. Затем я осваивал профессию вулканолога, где только мог, особенно на Стромболи и Этне. Во-первых, эруптивная активность этих двух вулканов практически непрерывна, что встречается нечасто, так как из тысячи вулканов земного шара менее десятка обладают подобным свойством. Во-вторых, они находятся всего в нескольких часах от Парижа. Когда я закончил «среднее образование», Этна и Стромболи по тем же двум причинам стали центром исследований, которые продолжаются до сих пор. До 1956 года я предпочитал Стромболи, а потом Этну. Объясняется это тем, что Стромболи подвергся нашествию туристов. Господствующий над его жерлами гребень черного пепла «украшен» теперь картонными коробками и пластиковыми мешочками. На любой улице любой деревни встречаешь нелепые образчики отпускников. Хуже того, жители этих деревень сами постепенно превратились в паразитов туризма, а это, конечно, самое печальное.

Поскольку мы 2–3 раза в году бываем на Этне и время от времени на Стромболи (с целью испытать новый метод измерений или отбора проб), такие поездки стали для нас в некотором роде рутиной. Но четверть века усердных посещений нисколько не притупили нашего восхищения игрой кипящей лавы. Скорее наоборот. Мало-помалу на него наложилась новая радость, отличная от той, что приносят любование зрелищем или преодоление трудностей, а именно радость открытия. Профессия исследователя — одна из лучших в мире, но открытия в ней чрезвычайно редки: ведь большинство наук изучаются уже давно целой массой специалистов. Напротив, вулканология — наука совсем молодая, а исследователей в ней на сегодняшний день очень мало. Вот почему при прочих равных условиях радость познания нового в ней можно испытать чаще, чем в других научных дисциплинах.

Вплоть до 1967 года я вынужден был сам финансировать экспедиции. Вулканология все еще оставалась бедной родственницей, хотя представители наук о Земле уже не так ее презирали. Кстати сказать, положение изменилось лишь частично, поскольку выделяемых правительством с 1967 года средств не хватает на осуществление даже наших скромных программ. Тем не менее во Франции сейчас четыре получающих зарплату вулканолога. Раньше, когда у меня заводились деньги, со мной ездили друзья добровольцы, если у них высвобождалось время. Двое из них, химики с мировым именем, более других способствовали созданию нашей группы. Я имею в виду Франко Тонани, профессора Палермского университета и руководителя лаборатории геохимии во Флоренции, и Ивана Эльскенса из Брюссельского университета. В эту «героическую эпоху» несколько раз с нами ездил Эли Петершмит, геофизик из Страсбурга. Да, требовался настоящий героизм, чтобы вот так упорствовать в работе, которую никто не поддерживал, а кое-кто и чернил. Но она была столь увлекательна и так много обещала, что геройство нам скорее потребовалось бы, чтобы ее бросить!

Само собой разумеется, мы изучали в первую очередь газы, основной фактор извержений. Требовалось выяснить их состав и температуру в момент эмиссии, а главное — зафиксировать изменения последних во времени. Все это делалось в надежде вскрыть связь между ними и другими параметрами вулканической деятельности. В Японии или Соединенных Штатах, Советском Союзе или Италии, на островах Новой Зеландии или Новой Британии вулканологи большей частью изучают толчки, сопутствующие активности. На наше счастье во Франции нашелся один сейсмолог, готовый «терять время», иногда занимаясь с нами вулканологией.

Трудности с финансированием работ не позволяли мне завозить своих товарищей дальше Сицилии. Когда выпадал случай посмотреть более удаленные вулканы, мне приходилось ездить туда одному — на Суртсэй в Исландии, Сакурадзиму в Японии, Тааль на Филиппинах. Постепенно наша группа начала пользоваться за границей большим признанием, чем у себя в стране, и руководители разных государств, обеспокоенные поведением своих вулканов, стали обращаться к нам за помощью. Так мы попали в Коста-Рику, где уже год продолжалось извержение Ирасу.