Карло Маури - Когда риск - это жизнь!

«А что было потом?»

«Потом… Кто-то рвался к винтовкам, возлагая надежды на сильные средства. Мы же продолжали сидеть у себя в лагере и ждали возобновления контакта. По-прежнему относили в лес подарки, а индейцы, словно невидимые призраки, забирали их. Наконец пару месяцев назад они показались вновь. На опушке леса появилась группа воинов, говоривших на совершенно незнакомом нам языке. Мы дали им кое-что; они взяли подарки и исчезли в чаще. Немного погодя появилась группа молодых индейцев. Один из них вошел в нашу лагерную кухню и, перевернув там все кастрюли, убежал. Мы никак не реагировали. На следующий день пришла еще одна группа молодежи и перевернула вверх ногами весь лагерь. На этот раз воины показались из леса. Их стрелы лежали на луках, готовые к бою. Было ясно: синта ларга желали узнать, как мы поведем себя в ответ на их провокации, испробовать наше терпение. И поскольку я неизменно демонстрировал им только дружбу, они возобновили контакт. Однако провокации продолжаются до сих пор, хотя и не в столь нервной форме. Индейцы и вас наверняка подвергнут чему-нибудь такому. Только большая к вам просьба: воспринимайте все спокойно и терпеливо».

Едва самолет замирает в конце посадочной дорожки, как человек тридцать индейцев появляются из лесной чащи — мужчины, женщины, дети. Еще с трапа я делаю несколько фотографий, но замечаю, что им не по нраву эта наставленная на них штука, которая делает «щелк». Не успеваю коснуться ногой земли, как они окружают меня и стаскивают фотоаппарат с шеи. Невыносимо видеть, как моего бесценного помощника выхватывают друг у друга цепкими руками, но Мейрелес незаметно подмаргивает мне, напоминая о нашем уговоре, и я уступаю. Несколько минут спустя лесные люди догадываются, как делать «щелк» машинкой, и, довольные, щелкают во все стороны, расходуя на бессмысленные снимки всю пленку.

Наигравшись всласть с фотоаппаратом, они вновь плотно обступают меня, произнося: «Кана, кана». Мейрелес объясняет, что им интересно, кто я такой. Отвечаю: «Карло! Карло!» Но это объяснение их, по всей видимости, не устраивает. Тогда Мейрелес пытается втолковать им, что я — его сын, брат Апоэны. Они трогают меня за все части тела и знаками показывают, чтобы я гладил им живот, ягодицы. В замешательстве гляжу на Мейрелеса, а он с улыбкой объясняет мне, что я должен провести обеими руками по их телу и затем подуть на ладони. «Так, — говорит он, — изгоняется все зло».

Проходит довольно много времени, а я все глажу и глажу лица, туловища, бедра, спины и сдуваю со своих ладоней все несчастья моих новых друзей. Мне жарко, поскольку я основательно оделся, защищаясь от мошки. Они же обнажены; никто из них и не старается прикрыть что-либо. Нет ничего постыдного в человеческом теле. Кожа их выглядит свежей. На вид она прочнее любой ткани. Зато моя такая белая и дряблая, что самому противно. Наверное, благодаря нашему прибытию они в какой-то мере открывают для себя некоторые свойства обнаженного тела, так как подглядывают за нами, когда мы раздеваемся перед купанием.

Первая ночь в лагере вместе с синта ларга — странная ночь. Экзотика начинается, когда мы садимся ужинать. Перед нами рис с сардинами. И тут появляются они. Садятся голыми прямо на стол, берут пищу руками. Мейрелеса называют «папой». Уж не знаю, как они называют меня, потому что в лагере никто не владеет их языком. Но, судя по тому, как доверительно они со мной обращаются, видимо, поняли, что я сын папы Мейрелеса. Для них очень важно, что я родственник знакомого им человека. В лесных сообществах не бывает сомнений на сей счет: или ты из моего племени, или враг.

Если ты из их племени, то тебе надлежит все время находиться в их распоряжении. Не существует никакой «частной жизни». Я убеждаюсь в этом ночью. Даже в полной темноте индейцы не унимаются: охотятся, ловят рыбу, едят и не дают нам спать. Подкрадываются незаметно, потом чья-то рука гладит твои волосы, вдруг к твоей груди прикасается чье-то лицо, кто-то берет твою руку и долго, с любовью держит в своей.

Поначалу я инстинктивно отодвигаюсь. Что это — брезгливость, отвращение, страх? Когда индеец ложится в мой гамак и его горячая шершавая кожа касается моей (не болен ли он? не заразит ли чем-нибудь и меня?), я начинаю потеть и ерзать. Тогда он, догадавшись, что мне это неприятно, удаляется. Но мое одиночество длится недолго. Сразу же появляется другой.

«Они как дети, — поясняет Мейрелес. — Им нужен кожный контакт. Дружба и расположение могут ведь проявляться и таким способом».

«Папа Мейрелес, — спрашиваю я, — разве сумеют индейцы выжить в нашем обществе?»

Мы разговариваем в темноте. Лесная тишина вокруг кажется осязаемой.

«Все это очень грустно, дружок, — говорит он. Я не вижу его лица, но догадываюсь, что он опечален. — Железо, спички, электрический свет, лекарства конечно же неудержимо привлекают индейцев. Я прекрасно знаю, что обманываю их, заставляя верить при помощи этих чудес, будто все мы богатые, счастливые и, возможно, бессмертные. Будь на то моя воля, я бы оставил индейцев в покое. Пускай живут где и как хотят. Но если это невозможно, то мой долг — предотвратить их конфликт с белым человеком, приблизить к остальным людям, чтобы контакт с нами не стал для них шоком. Конечно же, внедренные в наше общество индейцы деградируют, превращаются в нечто совсем противоположное. В первое время эта трансформация вызывает у них невероятные страдания. Прямо из общинной жизни они должны переходить в классовое общество с его конкурентной борьбой. Их племя не знает нищеты. Там нет покинутых стариков и детей. Вливаясь в наше общество, они должны осваивать, зачастую самым мучительным образом, все эти неизвестные им понятия. Многие уже интегрированы и живут как „серингейрос“ или как поселенцы. Эти уже усвоили, что далеко не все из нас богатые, счастливые и бессмертные. Разумеется, они пользуются лекарствами, могут даже водить автомобили или кушать по воскресеньям мороженое».

Так обстоит дело. В дуэли между цивилизацией и природой, многие аспекты которой мы повстречали в Амазонии, присутствует и этот.

Несколько дней я провел в сельве на охоте вместе с синта ларга (и всякий раз это напоминало восхождение на Гималаи: тяжелый воздух и затрудненное дыхание), после чего папа Мейрелес предложил мне принять участие в необычном деле.

Ему стало известно, что один из молодых вождей синта ларга — мятежник по-нашему, а для своего племени герой — собирается устроить нападение на лагерь, и Мейрелес задался целью переубедить юного вождя, показав ему, что (его собственные слова) племя белых людей многочисленно, могущественно и хорошо организовано. Но как?

«Мы совершим приятную экскурсию в Порту-Белью, — объясняет мне папа Мейрелес. — Пригласим также жену и племянницу вождя».