Николай Рыжих - Бурное море

Над речкой орущими ватагами носились чайки. Они падали в воду, выхватывали рыбин и, бешено работая крыльями и горбясь, несли их к берегу. Это не всегда удавалось им, рыбины шлепались в воду. К чайке, которая тащила бешено сопротивляющуюся рыбину, кидались другие... получалась драка... рыбина вырывалась... добыча не доставалась ни той ни другой.

Метрах в десяти от нас сидел на песочке орел, раздирал когтями большущую кетину. Увидев нас, лениво расправил крылья и заскользил над водой. Чайки с криком кинулись к оставленной добыче... а орел нес в когтях уже новую рыбину.

Берег был истоптан медвежьими лапами. Кое-где виднелись кучки песка; я ковырнул ногой одну из них — вывернулась кетина.

— Дальше не пойдем, — сказал Роман, рассматривая следы, — а то еще на этого черта напоремся.

Рыбка ловилась хорошо, к обеду мы уже натаскали по ноше. Потом сварили уху, чай.

— Жаль, ведра нету под икру, — посожалел Роман, — можно бы еще порыбачить.

Побрели к устью. Там было тихо; на берегу лежали кучи рыбы, возле них прохаживался Василий, остальные, видимо, носили рыбу. Шлюпки тоже не было.

— Как рыбачилось? — весело спросил он. — А мы и вам рыбки приготовили.

— Ну и наглец... — кривя рот, прошептал Роман. Потом обратился к Ваське: — На шлюпке рыбу возите?

— На ней.

— Придет шлюпка, не угоняй. Мы свою повезем. — Роман пусто и бесстрастно посмотрел в глаза Василию; тот отвернулся и зашлепал подошвой по мокрому песку.

Рыбу на шлюпке повез Роман, мы с Толиком возвращались пешком и на этот раз без нош — у нас даже настроение от этого хорошим было. Но не надолго. Когда пришли домой, Роман был злой-презлой: при подходе к берегу напоролся на валун, шлюпка перевернулась, весь улов утащило море.

День с утра проглядывал прекрасный, и наши желания горели еще ярче. Когда шли мимо метеостанции, Васькина команда таскала ящики с продуктами, катала бочки с соляркой. В другое время мы кинулись бы им помогать, но сейчас только фальшиво подняли руки в знак приветствия. Они улыбнулись, и их улыбки показались мне будто «себе на уме», а может, просто застенчивые, ведь, наверно, стыдно было за вчерашнее.

Когда вышли к устью, утро сияло. Речка журчала по камешкам радостно, и рыба в ней кишела. Видимо, это был самый последний день ее хода и она не вмещалась в речке.

Мы прямо запрыгали от счастливых предчувствий при виде этой картины, и Роман впервые за последние дни улыбнулся.

— Нарыбачимся... — радовался он. — Володя, тащи невод!

Мы занялись костром, Володька пошел за неводом... Но что-то не несет, лазает и лазает по траве.

— Грибы, что ли, собираешь? — крикнул Роман. — Скорее!

— Да нету невода, — развел руками Володька.

— Что-о-о?!

— Нету.

Смутная догадка обожгла нас, мы кинулись к-тем местам, где обычно оставляли невод на просушку. Невода не оказалось даже во всех ближних и дальних кустах. У Романа, кроме злобы и отвращения, вырывалось еще и удивление:

— Ну и Васька! Ну и подлец!

Брели домой уже потемну — целый день пришлось рыбачить удочками, — чуть живые. Это была последняя бессонная ночь в этой бессонной неделе — так же, как и у рыбы, последний день хода; икра у нее была с черненькими точками внутри, в пищу не годилась. И только сейчас мы почувствовали, как измотались: перекуривать останавливались раз пять, а на перевале вздремнули.

Когда шли мимо метеостанции, где теплился манящий огонек — стакан чая был желанный, как воздух, — даже словом не обмолвились о ней.

И вот, расслабленные и довольные тем, что уж больше — хотя и жаль — не придется в сутки совершать тринадцатикилометровые переходы по сопкам и зарослям, да еще с тяжеленными мешками за спиной, расселись на диване. Дома. Толик — он оставался на вахте — со старанием хлопотал возле стола.

— Тогда зря я им дал соли, — сказал он, выслушав все происшествия.

— Ты им дал соли? — выкатил глаза Роман.

— Ну откуда же я знал, что они такие скотобазы.

Красная рыба прошла.

Баранья все так же радостно серебрилась по цветным камешкам, склоненные ивы все так же думали свои бесконечные думы. На наше «Ласточкино гнездо» по-прежнему заходили ночевать тучки; «голова» маяка все так же крутилась, показывая дорогу кораблям, стучали дизели, мерцали зеленые глазки приборов, а... жить стало скучно.

К тому же у нас кончилась капуста — им-то «Колесников» всего вдоволь привез, капустка-то у них свеженькая, — самим надо было печь хлеб...

Но человек такое произведение природы, что ко всему привыкает, ко всему приспосабливается. В какой-то книжке я вычитал, что попавшие к туркам запорожцы, сидя на колу, и то закурить просили, — а у нас еще был Роман, чьи способности всегда выручали нас. И на этот раз выручили — он умел печь хлеб.

С хлеба мы и начали. Достали с чердака ржавые формы, отожгли, очистили их, выпарили и приготовили дежу. В печи замазали дырки, настлали огнеупорным кирпичом, сделали жестяную заслонку.

И вот уже сколачиваем тесто.

— Рома, — крикнул пришедший с охоты Володька, — а «дикари» (по-другому мы их теперь не называли) на нашей шлюпочке бакланов шугают!

— Забрать! — резко сказал Роман. — Иди и пригони.

— Я не могу...

Роман стал очищать руки от теста. После он рассказывал, что выкинул всех бакланов и бочку с яйцами из шлюпки, и «дикари» ни слова не сказали.

— Вот так вот их! — заключил Роман.

Этой ночью у нас кто-то скинул в обрыв все березовые дрова...

Так и жили. Научились сами печь хлеб, сами таскали березовые дрова для баньки, читали книжки только из своей библиотеки. Хоть и вполне обходились без бильярда и ихних кинофильмов и, кстати, гордились этим, но в глубине души понимали, что война — самое нелепейшее явление на земле и страдает от нее наиболее слабое государство.

Но ничего... через месяц и к нам пришло снабженческое судно, привезло свежей капусты, огурцов, помидоров, сметаны, и у нас был теперь борщ из свежей капусты. А еще этот снабженец привез Аннушку с Сергеем Романовичем. Боже мой! Этот маленький человечек, который покачивал головкой, часто сопел и на весь мир смотрел пока что бутылочными глазами, преобразил нашу жизнь: мы не хлопали дверями, вычистили и выскребли всё до блеска, мух и комаров даже к дому не подпускали. Малыш же большую часть суток спал, и мы с нетерпением ждали, когда он проснется, — Аннушка разрешила нам дежурить возле его коляски.

Но у нас не было козы, которая дает молоко.

— Рома, — упрашивала Аннушка, — ну помирись с ребятами.

— Ни-ни. — Роман был неумолим.

— Сама пойду.

— Иди. Только ничего не выйдет.

И каково же было наше удивление, когда вместе с Аннушкой взобрался на наше «гнездо» сам Васька Степанов, таща за рога козу. Они с Аннушкой долго стояли возле сарая, разговаривая с жестами и отрицательными покачиваниями Васькиной головы. Потом Васька ушел.