Михаил Заплатин - В чертогах Подкаменной Тунгуски

— Да, мяса с костями было до четырехсот килограммов да плюс шкура — все вместе почти полтонны, — сказал Пикалов.

Иван Егорович показал нам серебристо-черных лисиц в клетках, в вольерах и под специально затененным навесом. Торопясь использовать драгоценное светлое время, я заснял несколько эпизодов у клеток с участием самого Пикалова и его помощницы-кормача. Мы даже зашли с киноаппаратом прямо в вольер, где бегали уже подросшие лисята. Они сначала дичились нас, потом, привыкнув, начали резвиться, перепрыгивать друг через друга.

Я смотрел на молодняк и удивлялся этой оригинальной породе лисиц с черной шерстью и длинными седыми ворсинками, за которые и называют их серебристыми.

— Встречаются ли такие в тайге? — спросил я Пикалова.

— Старые эвенки рассказывали, что очень много лет назад встречались как исключительная редкость отдельные особи, отдаленно похожие на современных серебристо- черных лисиц.

— А эти откуда появились?

— Эту породу постепенно вывел и улучшил человек.

В далекие времена охотникам иногда случайно попадались лисицы, цветом шерсти совершенно непохожие на своих рыжих собратьев. К этим особям люди проявляли больший интерес, чем к рыжим лисицам, стараясь всеми способами добыть их живьем. Одному из охотников, очевидно, повезло — он стал обладателем пары живых зверьков, которые дали приплод, унаследовавший все признаки своих родителей. Этот счастливец-охотник невольно стал первым селекционером, первым звероводом.

Благодаря особому уходу и питанию шкурки зверьков постепенно улучшались. Звероводство стало массовым явлением. У одного охотника зверьки давали лучший приплод, чем у другого. Люди обменивались ими и постепенно, может быть невольно, улучшали породу.

— Вот и мы стараемся улучшить качество шерсти серебристо-черных лисиц, пользуясь, конечно, при этом многолетним практическим опытом и достижениями пауки.

Пикалов повел нас к вольеру, который был совершенно изолирован от солнечного света; клетки в нем стояли почти в темноте. Здесь он продолжил свой рассказ:

— На опыте мы убедились, что под действием солнца шкурки у лис становятся хуже, чем у тех зверьков, которые содержатся в полумраке. Оказалось, что в темноте шерсть созревает до нужной кондиции примерно на двадцать пять дней раньше, чем в нормальных световых условиях, и бывает гораздо темнее той, которая подвержена действию солнечного света.

Благодаря этому открытию оскобская звероферма стала одной из лучших и передовых не только в Эвенкийском национальном округе, но и во всем Красноярском крае — она сдает государству шкурки высокого качества в сокращенные сроки.

К концу дня, закончив киносъемку, мы вернулись в Оскобу вместе с Пикаловым. Прощаясь с нами у своего дома, он сказал:

— Прошу вас часика через полтора зайти ко мне. Посидим за чашкой чаю, поговорим. Угощу вас сибирским деликатесом — рыбой с душком. Пробовали когда-нибудь?

Вечером мы с Анатолием сидели за столом в кругу семьи Пикалова. Стол был уставлен едой. На одной из тарелок лежала рыба, издававшая специфический запах, который нельзя было назвать приятным. Это были сиги, окуни и даже щука. Были и маленькие рыбки, величиной с кильку.

— Это тугунок — наше местное лакомство, — сказал Иван Егорович.

Я впервые пробовал рыбу с душком. На первый взгляд она кажется полуразложившейся: мясо слабое, едва держится на костях.

Чтобы не обидеть хозяина, я заставил себя съесть несколько тугунков. Пикалов и Толя следили за мной. После нескольких кусков я как будто привык к необычной пище, а через некоторое время уже был абсолютно убежден, что рыба с душком — замечательная закуска. По вкусу это несколько напоминало анчоусы.

— Кто же придумал это интересное блюдо? Сибиряки? — спросил я Пикалова.

— У сибиряков оно широко распространено, но придумали его, наверно, северные народы. Эвенки, например, складывали пойманную рыбу в ямы, держали ее там некоторое время и, когда она приобретала душок, употребляли в пищу. Это считалось лакомством.

Некоторые с пренебрежением относятся к подобным народным блюдам, но что поделать с силой привычки? Здоровые простые уральцы с наслаждением, например, едят редьку с квасом, от которой воротит скулы; эвенки едят сырую печень северного оленя и теплый костный мозг только что убитого лося.

Я сам видел на охоте, как молодой эвенк, потрошивший только что подстреленного глухаря, вынул его печенку и тут же съел ее.

В другой раз я видел, как восьмимесячная эвенкийская девочка, капризничая, выплевывала картофельное пюре, но уцепилась ручонками за кусок вареного мяса и с наслаждением стала его сосать.

О разных вкусовых привычках мы разговорились за столом. Вспомнили о грибах.

— Ну что вы скажете, — начал Пикалов, — некоторые эвенки, особенно старые, удивляются, что мы, русские, с удовольствием едим грибы. Они считают грибы оленьей пищей и смеются над нами.

— Мой батя ежегодно засаливает на зиму полную бочку грибов, — сказал Анатолий.

— Мы с женой тоже очень любим грибы и готовим их на зиму. Это в привычке у всех сибиряков, — подтвердил Пикалов.

Я вспомнил, что во время метеоритной экспедиции по пути мы собирали грибы и потом клали их в кашу, в суп, а проводник Андрей Дженкоуль смеялся над нами:

— Зачем у оленей отбираете еду!

По дороге он тоже собирал грибы, но отдавал их своим оленям. Андрей с детства привык употреблять в пищу дичь, лучшие породы лососевых рыб, мясо сохатого, северного оленя и, конечно, не понимал, как можно есть то, чем питаются животные.

Наша беседа затянулась далеко за полночь. Когда мы вышли втроем на улицу, Оскоба спала. Над крышами домов блестело звездами ночное небо. Огромный ковш Большой Медведицы висел над деревней. Черной стеной окружала Оскобу тайга. Стояла тишина.

Мы посидели на крыльце дома, покурили. На прощание Пикалов сказал нам:

— Счастливый вам путь назавтра!

Рано утром мы покинули Оскобу. Туман еще не успел подняться с реки. Временами наша лодка оказывалась в молочной пелене и берегов не было видно. Савватеев приглушил мотор, боясь наскочить на мель.

Мы плыли в утренней прохладе. С берегов тянуло лесными запахами: были в них и аромат цветов, и сырость болот, и пьянящий дух багульника.

Проплыли таежную речку Чавиду. После большого поворота Подкаменной на левом берегу показались разрушенные строения. Это Сользавод. Когда-то здесь добывали соль и возили на подводах в Кежму.

Несколько ниже того места, где в Тунгуску впадает Рассольная, мы причалили к берегу. Анатолий нагнулся через борт и, зачерпнув в ладони воду, попробовал.

— Соленая!

Я тоже зачерпнул пригоршней воду. У самого берега она действительно имела слабый солоноватый вкус. Очевидно, вода в Рассольной насыщена соленым раствором, и в месте своего впадения в Подкаменную Тунгуску эта речка слегка подсаливает ее воды. Говорят, что соляные ключи выходят по берегу реки у самой воды, но мы не стали искать их.