Роман Светлов - Бали: шесть соток в раю

Иноземцы мгновенно проникаются красотой и глубокой зеленью леса, через который ведет тропа. Повсюду невысокие пальмы и разнообразные виды папоротника. В свое время меня поразило, насколько привольно чувствуют себя здесь венерины волосы, утонченное изящное растение, называющееся научно адиантум. Этот капризный южный папоротник приживается далеко не у всех северных любителей домашней зелени. Здесь же в подлеске он встречается в изобилии.

С юга на север Бали проложены четыре современные дороги. Две из них огибают остров с востока и запада. Одна ведет к озеру Батур, а затем бесконечно долго спускается к северному побережью. Вчера мы одолели ее почти до половины. Но путь через Братан и Байан — самый быстрый. Десять километров серпантина — и дорога выравнивается, а местность вокруг нее начинает казаться земледельческим раем.

Сюда меня, собственно, и везли, — к верховьям ручьев и речушек, текущих от озера Байан на север. Там, где горные склоны расступались, начинались знаменитые сельскохозяйственные террасы.

Мы остановились в тот момент, когда повсюду вокруг нас раскинулись рисовые поля. На западе они покрывали волнами всю местность до горизонта. Здесь террасы были шире, а стены между ними не такими высокими, как у Самира. На севере Бали рис выращивали уже в течение многих столетий.

Некоторые из полей были перепаханы совсем недавно, на других уже стояла вода. Они, словно зеркала, отражали ярко-синее небо с редкими облачками на нем. Я знал, как выглядят рисовые поля, когда они полностью покрыты водой: кажется, что небо удвоилось. Одно наверху, а другое, разлинованное терракотовыми линиями опорных стен, внизу. Это зрелище завораживает безмятежным покоем, в какой-то момент начинает казаться, что небеса — и верхнее, и земное — отражаются друг в друге и что невозможно понять, где тут верх, а где — низ. Чем не нирвана? Недаром страны, где люди заняты рисоводством, подарили миру столь большое число монахов-созерцателей.

Безмятежность воды продолжается недолго: вскоре над ней поднимутся желто-зеленые ростки, которые постепенно отвоюют у зеркальной глади ее пространство. Особенно элегантно их цвет выглядит, если рядом находятся заросли кустарника или пальмовые рощи.

С каждым днем рис становится все более золотистым, — словно повсюду разбросали драгоценный песок. И когда на рассвете кажется, что сбрызнутые росой поля искрятся бесчисленными золотыми точками, наступает время сбора урожая.

На одном из холмов вдалеке были видны многоярусные башенки и крашеные стены храма. Перед сбором урожая соседства, которые работают на этих полях, обязательно проведут праздник приношений Госпоже Полей.

— Удивительно красиво, — сказал я Спартаку. — Море отсюда далеко?

— Если проедем в сторону Сингараджи еще милю, будет видно и море.

— Когда не знаешь об этом, кажется, будто находишься в самом сердце Китая.

— Там, наверное, храмы другие, — улыбнулся Спартак.

Оставшись довольным впечатлением, которое на меня произвел вид рисовых полей, Спартак вновь пригласил меня в машину. К моему удивлению, между полями петляла заасфальтированная дорога с недавней белоснежной разметкой. Иногда от нее ответвлялись однополосные дорожки, которые вели к домикам, возвышавшимся над веерами террас. Кое-где около таких домиков стояли вполне современные машины.

— Нет, это не Китай, — признал я.

Минут через десять мы свернули на подобную боковую дорожку. Вскоре колеса машины зашуршали по гравию, и мы остановились перед типичным служебным домиком, обшитым сайдингом, словно это была Европа, а не далекий Восток. Странно, но рядом пахло свежескошенной травой. Близ домика находилась машина Марты и огромный «хаммер» цвета яичного желтка. Сама деловая красавица стояла вместе с братом в дверях и увлеченно листала какие-то документы. На ней был легкий костюм — светлые бриджи и блузка вызывающе летней раскраски. Казалось, что она сошла с одного из подиумов, которые показывают по каналу мод. «Новая коллекция (от какого-нибудь аргентино-французского Чико Барбарелло) на рисовых полях северного Бали!» Кто из нас не видел подобные представления, когда в разгар русской зимы бежал по бесконечной дорожке в спортклубе и, чтобы не терять интереса к жизни, разглядывал сексапильных моделей на развешанных прямо перед носом экранах?

Главными отличиями были бумаги в руках индонезийской супермодели и выражение лица — слишком взрослое для подиумных красавиц. Да и поздоровалась со мной она как-то слишком отстраненно, словно не желала слышать комплименты и хвалу со стороны верного поклонника.

Куда более радушен в этот раз был Марат.

— Дорогой господин Иванов, — он крепко потряс мою руку. — Познакомьтесь, это госпожа Сама Удун и господин Сэмюэль Джонсон.

Из домика вышла странная парочка: невысокая, кругленькая и вместе с тем изящная индонезийка и высоченный негр, сразу напомнивший мне баскетболиста на пенсионе. Индонезийка была одета в сарафан магрибской раскраски, на ее шее красовалось несколько нитей натурального жемчуга, руки были унизаны кольцами с ярко-красными коралловыми вставками. Ей исполнилось пятьдесят; как я уже говорил, этот возраст у балийцев сразу дает о себе знать. Впрочем, госпожа Сама Удун и не скрывала его; возможно, это и придавало ее облику изящное достоинство.

Сэмюэля Джонсона мне сразу захотелось называть Сэмюэлем Джексоном. Из-за созвучия, но не по причине внешнего сходства: Джонсон был костистым, сутулым типом предпенсионного возраста с длинными руками и широченными кистями. Будь его взгляд более мрачным, я наверняка принял бы его не за баскетболиста, а за серийного маньяка-убийцу.

Когда экзотическая парочка поздоровалась со мной, Марат произнес:

— Господин Джонсон несколько лет назад купил здесь десять террас и является их законным владельцем. А госпожа Сама любезно согласилась быть номинальным владельцем.

— Вот как! — Я изображал саму любезность, краем глаза следя за безучастной Мартой. — Мне очень приятно познакомиться с вами. Довольны ли вы вашей покупкой?

Мне казалось, что пожилая балийка возьмет инициативу в свои руки и поможет неповоротливому афроамериканцу рассказать мне об экономических успехах их земель. Подавляющее число отечественных дамочек подобной комплекции и возраста поступили бы именно так. Но балийское воспитание совершило очередное чудо. Госпожа Сама уступила слово законному владельцу. Уступила и в прямом, и в переносном смысле, едва заметно сделав полшага назад.

— Не могу сказать ничего плохого и ничего хорошего, — голос у Джонсона-Джексона был грубоватым, но добродушным. На нью-йоркский манерон проглатывал окончания некоторых слов, и я на мгновение задумался, не мог ли видеть этого во время баскетбольных репортажей из «Мэдисон Сквер Гарден». — Земля благодатная, но я не крестьянин. К сожалению, мне это стало понятно только после того, как я купил ее.