Виктор Болдырев - Полуостров загадок

Эйгели поставила на низенький столик блюдо дымящейся оленины, я развязал рюкзак — уставил стол яствами и стал рассказывать Косте о ночном посещении помощников Тальвавтына и неудавшемся похищении Геутваль.

И тут, в чоттагине что-то брякнуло и загремело, полог заколебался. Появился Тынетэгин, бледный и встревоженный.

— Тальвавтын едет! — хрипло крикнул юноша. Поднялся переполох. Толкаясь, мы ринулись из яранги. К стойбищу мчалась одинокая упряжка белых оленей. Человек на легкой нарте бешено погонял их. Беговые олени неслись вихрем, разбрасывая комья снега.

Приезжий круто затормозил перед ярангой. Гырюлькай, сгорбившись, вышел навстречу гостю. — Етти, о, етти…

— Эгей, — отрывисто ответил гость.

Гырюлькай согнулся в три погибели, распрягая белых оленей. Я не верил глазам: перед нами стоял сухопарый, длинноногий человек в щеголеватой кухлянке, с лицом, иссеченным морщинами, с редкой заостренной бородкой. Тот самый, что преграждал путь нашему Снежному крейсеру на далеком берегу Чаунской губы.

Приезжий с напускным безразличием оглядывал армаду грузовых нарт. В глазах его мелькнула тревога.

— Здравствуй, Тальвавтын, — протянул я ему руку. Глаза старика вспыхнули и погасли: он узнал меня.

Небрежно прикоснулся рукавицей к моей ладони.

— Однако не прошли сюда твои железные дома?.. — язвительно спросил он по-русски, кивнув на загруженные нарты.

— Больно далеко живете…

Гырюлькай встречал Тальвавтына как почетного гостя. Усадил в пологе рядом со мной на шкуре пестрого оленя. Геутваль не ушла к женщинам и пристроилась тут же — у моих ног. Вся ее напряженная фигурка выражала дерзкое упрямство. Она словно не замечала Тальвавтына, всем своим видом выражая, что новые друзья не дадут ее в обиду.

На Гырюлькая жалко было смотреть. Старик сник, сгорбился, робко и виновато поглядывал на Тальвавтына. Тынетэгин сидел с каменным лицом, и лишь посеревшие скулы выдавали его волнение.

Я задумался. История с Геутваль могла поссорить нас с Тальвавтыном и, может быть, сорвать все предприятие с закупкой оленей. Но оставить девушку без защиты, на произвол судьбы мы не могли. Как спасти ее, не нарушая дипломатических отношений с властным стариком?

Тальвавтын невозмутимо пробовал печенье, сгущенное молоко, консервированный компот, джем, шоколад, хорошие конфеты…

Костя раскупорил флягу с неприкосновенным запасом и разлил всем понемногу спирта.

Вдруг Тальвавтын нахмурился и спросил по-чукотски:

— Почему Геутваль не пускали? Он, — кивнул Тальвавтын на Гырюлькая, — много мне должен…

В пологе стало тихо. Геутваль побледнела. Эйгели перестала разливать чай. Ранавиаут замерла, сложив на груди руки. Тынетэгин весь напрягся.

Счастливая мысль пришла мне в голову, и я спокойно спросил:

— Скажи, Тальвавтын, много ли Гырюлькай тебе должен?

— До смерти не отдаст, — холодно усмехнулся Тальвавтын.

— Нужны ли тебе хорошие товары?

Тальвавтын внимательно посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде светилось любопытство.

— Оставь Гырюлькаю дочь, бери любой выкуп, сам выбирай товары…

Долго молчал Тальвавтын, покуривая длинную трубку. Лицо его было непроницаемо.

— Ладно, пойдем торговать…

Напряжение разрядилось. Эйгели шумно вздохнула и принялась поспешно разливать чай. Гырюлькай словно проснулся от глубокого сна.

Все вышли из яранги и направились к нартам. Костя распаковывал тюки и показывал товары, как заправский приказчик. Тальвавтын неторопливо выбирал. Он отложил два мешка муки, медный чайник, ящик с плиточным чаем, мешок с черкасским табаком и болванку свинца. Таков был выкуп, назначенный Тальвавтыном за девушку.

— Ну вот, — ворчал Костя, увязывая нарты, — приехали покупать оленей, а покупаем людей. Ну и влетит нам, Вадим.

— Не влетит… — тихо ответил я.

И все-таки меня грызла тревога: правильно ли поступил? Но что могли мы поделать? Тут, в сердце Анадырских-гор, властвовали законы старой Тундры. И пока мы не в состоянии были их изменить.

Гырюлькай и Тынетэгин сложили трофеи Тальвавтына на пустые нарты и крепко увязали чаатами, оставленными впопыхах ночными пришельцами.

Все вернулись в полог и устроились вокруг столика. Геутваль примостилась рядом со мной, взяла мою ладонь и доверчиво прижалась к ней щекой.

— Раз купил — терпи, — усмехнулся Костя, заметив мое смущение.

Тальвавтын спокойно пил чай, не обращая ни на что внимания. Глубокие морщины бороздили скуластое смуглое, как у индейца, лицо. Я искал повод заговорить о главном и не решался начать важный разговор.

Старик опередил меня.

— Зачем приехал в Пустолежащую страну? — спросил он.

— Приехали к тебе в гости — оленей торговать. Тальвавтын не выразил удивления. Видно, о цели нашей поездки хитрец уже прослышал.

— Зачем тебе олени? — насмешливо прищурился он.

— Табуны держать будем далеко в тайге, где люди золото копают, дороги, дома строят. Много людей кормить нужно.

— Как будешь чукотских оленей в тайге держать? Дикие они… обратно уйдут…

— Хорошие у нас пастухи. Изгороди строим. Большие совхозы там есть. Оленей, что у тебя купим, погоним на Омолон.

Тальвавтын задумался. Глаза его стали жестокими.

— Живых оленей чаучу [9] Чаучу — древнее название континентальных чукчей-оленеводов. не продают, — резко сказал он.

— Много товаров хороших привезли, меняться будем. Деньги платить за каждого оленя и товары разные давать в придачу.

Тальвавтын задумался, выпуская из трубки синие кольца дыма.

— Давно это было, — заметил Костя, — чукчи много живых оленей американцам продали… на Аляску.

Тальвавтын холодно кивнул:

— Мой отец тоже чаучу был — не хотел продавать-живых оленей мериканцам…

На этом разговор оборвался. Тальвавтын пил и пил чай, перебрасываясь с Гырюлькаем односложными замечаниями о своем стаде.

Спросил меня и о событиях, происходящих в мире…

Простыми словами я рассказал ему о новостях, тревоживших мир. Тальвавтын внимательно слушал, не высказывая любопытства. О продаже оленей больше не обмолвился ни словом. Мы тоже, соблюдая тундровый этикет, не возобновляли разговора.

Закончив затянувшееся чаепитие, Тальвавтын поднялся и хмуро сказал:

— Приезжай завтра в гости ко мне, в Главное стойбище.

Тынетэгин побежал ловить ездовых оленей и вскоре пригнал их. Белых впрягли в легковую нарту Тальвавтына. К ней привязали уздечки оленей грузовой связки из двух нарт с выкупом за Геутваль.

— Аттау [10] Аттау — до свидания (дословно: я пошел!). … — отрывисто бросил Тальвавтын.

Он прыгнул в нарту, беговые олени понесли. Старик унесся так же внезапно, как появился.