Том Стоун - Греция. Лето на острове Патмос

Правда заключалась в том, что Даниэлла любила таверну, ей нравилось, что она расположена неподалеку от пляжа и моря, но при этом она предпочитала ходить туда только ранним утром и в мертвый сезон, когда там можно было встретить лишь Теологоса, Елену, мальчиков и от случая к случаю пару седых рыбаков. Как только начинался туристический сезон, она забегала только перекусить и накормить Сару, после чего сразу же уходила. Пока я сидел в быстро растущей компании друзей и новых знакомых из Голландии, Германии, Австрии, Израиля и Штатов, она усаживалась в укромном уголке пляжа, где проводила часы с сигаретой в зубах, читала, смотрела на волны, а Сара играла у кромки моря.

Как это ни парадоксально, но я влюбился в Даниэллу именно по этой причине: ей с легкостью давалось то, что мне представлялось чрезвычайно сложным. Она могла отказаться от самых разнообразных развлечений и искушений, отстраниться от мирской суматохи и гама, погрузившись в себя. В таком состоянии в полной тишине и спокойствии она думала и работала, формируя собственный ритм существования. В этом плане она воплощала в себе то, чем изначально привлек меня Патмос — остров отшельников и одиночества, пещер и внутренних откровений. Но Патмос жил и другой жизнью — светской, мирской, которой дали начало переселенцы с Крита и колдун Кинопс и которая теперь, маня соблазнами, особенно с завершением строительства нового пирса, выходила на первый план. И меня, в отличие от Даниэллы, всегда страшила (и страшит) мысль о том, что мне чего-то будет не хватать, причем, надо признаться, особенно того, что может каким-нибудь образом оказать на меня пагубное влияние.

Я пропустил ее вперед, и она провела нас сквозь радушно приветствовавшую нас толпу посетителей «Прекрасной Елены» к одному из самых дальних столиков. Впрочем, уже через несколько минут я сорвался и скрылся на кухне, чтобы принести нам чего-нибудь попить и посмотреть, что еще готовится на задних конфорках огромной черной плиты, за которой стояла Деметра.

Мы заказали фрикаделек в яично-лимонном соусе и хори атики салата — знаменитый греческий «крестьянский» салат, заправленный сыром фета, который особенно хорош, когда овощи в нем только что с грядки, рядом с таверной. Еще мы взяли помидоры, фаршированные травами и рисом, и вездесущий пат атесс тиганит есс (картофель фри). Закончив с трапезой, Даниэлла пошла прогуляться с детьми вдоль пляжа, предоставив мне возможность поддаться давно уже сдерживаемым порывам пообщаться со знакомыми.

К этому моменту я, естественно, уже сгорал от нетерпения рассказать жителям Ливади о планах на таверну.

Я чуть не потерял дар речи, когда обнаружил, что никто из них не знает, с какой именно целью я приехал. Судя по всему, Теологос решил сохранить это в тайне. Пожалуй, учитывая то, что я знал о степени недоверия, которое испытывают друг к другу греки, мне и самому следовало дер-жать рот на замке. Однако я американец, от этого никуда не денешься, поэтому, если у меня есть какие-нибудь хорошие новости, я тут же спешу поделиться ими со всем светом. Я всегда следовал этой привычке и не собирался от нее отказываться, несмотря на то что видел, сколь неловко чувствуют себя даже самые близкие из моих друзей-греков всякий раз, когда я делал подобные объявления.

Привычка держать рот на замке тесно связана у греков с их верой в силу сглаза тох как ом ахти , причиной которого становится людская зависть. Невзирая на то что человека можно сглазить намеренно (чаще этим грешат женщины, особенно с голубыми глазами), пагубные результаты сглаза могут быть порождены невинным пожеланием заполучить то, что имеете вы, скажем, новую машину или же престижную работу. Последствия сглаза могут быть самыми различными, начиная от череды мелких неприятных казусов до больших несчастий, от неясного чувства угнетения до серьезной и порой смертельной болезни.

Таким образом, об удаче надо молчать, а известия о ней тщательно скрывать и, разумеется, не рассказывать о ней каждому встречному. Лучше всего подстраховаться. Каким образом? Громко, прилюдно преуменьшать все то, чем вы владеете, и что, по вашему мнению, может вызвать зависть. Именно по этой причине многие из тех женщин в Ретимно, которым мы показывали нашего новорожденного сына, демонстрировали свое истинное отношение к нему (и ужас от нашего неприкрытого высокомерия), с презрением сплевывая нам под ноги. Когда это впервые проделала одна старушка, я, прежде чем понял причину происходящего, чуть было не ударил ее.

Именно поэтому можете не рассчитывать, что в этой стране вас кто-нибудь станет с чем-нибудь поздравлять.

Если вы с радостью брякнете: «Я продал издательству свой новый роман!», ответом вам будет неловкое молчание, а ваши друзья-греки, вперив взгляд в землю, будут пытаться перевести разговор на другую тему.

Тогда как разумом я понимаю, что во все это верить глупо, в душе все равно отношусь к этим верованиям не без уважения. Я к ним привык, точно так же как привык молиться перед сном, а сейчас, например, даже бросать соль через плечо — я это делаю так, на всякий случай.

Как сказал один известный физик, когда кто-то обвинил его в суеверии, указав на висевшую на стене подкову: «Говорят, это помогает, вне зависимости от того, веришь ты или нет».

Тем не менее в тот чудесный день я не собирался ничего скрывать. Как-никак на дворе была Пятидесятница, на нас снизошел Святой Дух, или в моем случае кефи , а это практически столь же действенно против сглаза. По крайней мере, я в это верил.

В отличие от сглаза тох како махти , который исходит от людей, кефи является даром богов. Уместнее всего его назвать одержимостью духом радости, которая нисходит от Диониса, бога вина, оргий, короче, всего того, что вас заводит. Как я отметил в своей книге «Греческий дневник», это состояние нельзя вызвать намеренно благодаря алкоголю и танцам, оно нисходит на тебя неожиданно само, наполняя радостью и восторгом, а потом неожиданно исчезает, может, на год, может, и навсегда. Одним словом, это весьма напоминает то, что христиане зовут благодатью.

Греки способны мгновенно распознать человека, одержимого духом радости. К такому счастливцу относятся с огромным почтением и позволяют делать практически все, что он хочет. Если он пожелает выразить себя, высадив окно стулом, — пожалуйста, никто слова худого не скажет.

Посетил ли меня в тот полдень кефи ? Я думал, что да, но вот мои друзья-греки посчитали иначе. Вместо того чтобы пойти доставить мне удовольствие, угостить меня выпивкой, сказать, как они рады, что я буду этим летом управлять «Прекрасной Еленой», посетители в течение дня один за другим отводили меня в сторону и с глазу на глаз советовали все время оставаться настороже. « Кл ефтис инэй! — говорили они о Теологосе. — Он вор!»