Жюль Верн - Возвращение на родину

Войска приверженцев Империи только по Аргонскому лесу и могли подойти к Шалону-на-Марне. А оттуда им открывался путь на Париж.

Итак, что надо было прежде всего сделать, — так это помешать переходу Брауншвейга или Клерфайта через Аргонский лес, заперев все пять ущелий, по которым могли пройти их колонны.

Дюмурье, большой знаток военного дела, понял это в мгновение ока. Казалось, все очень просто. Тем более об этом надо было позаботиться, пока сами союзники не возымели идеи занять проходы.

План этот давал и другое преимущество — он избавлял от необходимости отступать к Марне, представлявшей нашу последнюю линию обороны перед Парижем. В то же время союзники были бы вынуждены стоять лагерем в скудной Шампань-Пульез, где бы им не хватило никаких припасов, вместо того чтобы рассредоточиться по богатым равнинам за Аргоной и провести зиму там, если случится зимовать.

Проект этот обсуждался во всех деталях. И 30 августа (дата явилась началом его выполнения) Дильон во главе восьмитысячного войска предпринял смелый маневр, которым, как я уже говорил, австрийцы были отброшены на правый берег Мааса; затем его колонна заняла самый южный проход, Дезилет, предварительно заградив проход Лашалад.

Маневр действительно явился довольно смелым. Вместо того чтобы оставаться под прикрытием густого леса, произвели бросок со стороны Мааса, подставив фланг неприятелю; но Дюмурье сделал это для того, чтобы лучше скрыть свои намерения от союзников.

Его план должен был удаться.

Четвертого сентября Дильон подошел к ущелью Дезилет. Дюмурье, выступивший вслед за ним с пятнадцатитысячным войском, занял Гран-Пре, закрыв, таким образом, главный проход через Аргонский лес.

Четыре дня спустя, 7 сентября, генерал Дюбур направился к Шен-Попюле, чтобы защитить северный участок леса от нашествия войск приверженцев Империи.

Поспешно возводились заграждения, делались окопы, баррикадировались тропинки, устанавливались батареи — все это, чтобы запереть проходы. Гран-Пре превратился в настоящий лагерь. Войска расположились на холмах, как в амфитеатре. При этом река Эра образовывала передовую оборонительную линию.

К тому времени из пяти проходов Аргоны четыре были заграждены, словно крепостные потерны с опущенными решетками и поднятыми мостами.

Однако пятое ущелье оставалось пока незапертым. Оно являлось настолько труднодоступным, что Дюмурье не стал спешить с его занятием. При сем добавлю, что злосчастная наша судьба влекла нас именно к этому проходу.

На деле оказалось, что ущелье Лакруа-о-Буа, находящееся на равном расстоянии (примерно в десять миль) от Шен-Попюле и Гран-Пре, вскоре позволит неприятельским колоннам пройти через Аргону.

Но возвратимся к тому, что касалось лично нас.

Тринадцатого сентября к вечеру мы достигли бокового склона Аргоны, обойдя стороной деревни Брикне и Бут-о-Буа, возможно занятые австрийцами.

Поскольку я хорошо знал аргонские ущелья, неоднократно проходя по ним, когда мы стояли гарнизоном на нашей восточной границе, то избрал как раз ущелье Лакруа-о-Буа, казавшееся мне самым безопасным.

Кроме того, для большей предосторожности я предполагал воспользоваться не самим ущельем, а проходившей вблизи него узкой тропинкой, ведущей из Брикне в Лонгве. Следуя этой дорогой, мы пересекли бы Аргону по наиболее густой части леса под прикрытием дубов, буков, грабов, рябин, ив и каштанов, растущих в менее подверженных зимним морозным ветрам местах. Отсюда — гарантия от встреч с мародерами и отставшими солдатами и возможность достичь наконец, подойдя со стороны Вузье, левого берега Эны, где нам уже нечего будет больше бояться.

Ночь с 13-го на 14-е мы провели, по обыкновению, под покровом деревьев.

Каждую минуту могла показаться мохнатая шапка кавалериста или гренадерский [113] Гренадеры — отборная часть пехоты во многих армиях. кивер [114] Кивер — старинный военный головной убор, высокий, с плоским верхом, часто украшенный пучком перьев. пруссака. А потому я торопился скорее зайти в глубину леса и облегченно вздохнул только тогда, когда мы на другой день стали подниматься по тропинке, ведущей в Лонгве, оставив справа от себя деревню Лакруа-о-Буа.

День выдался на редкость утомительным. Неровная местность, перерезанная оврагами и захламленная повалившимися деревьями, страшно затрудняла переход.

По этой дороге никто никогда не ходил, недаром она была такой трудной. Господин де Лоране шел довольно бодрым шагом, несмотря на непосильные для его возраста нагрузки. Барышня Марта и моя сестра при мысли о том, что мы совершаем последние переходы, приободрились и не унывали ни минуты. Зато госпожа Келлер совершенно обессилела. Ее приходилось все время поддерживать, иначе она бы падала на каждом шагу. И тем не менее мы не слышали от нее ни единой жалобы. Если тело ее изнемогало, то дух оставался бодрым. Но я сомневался, что она выдержит все тяготы нашего путешествия до конца.

Вечером мы, как всегда, устроили привал. В сумке оказалось вполне достаточно провизии, чтобы всем подкрепиться, поскольку голод у нас всегда уступал желанию отдохнуть и выспаться.

Оставшись наедине с господином Жаном, я заговорил с ним о состоянии его матери, становившемся все более тревожным.

— Она идет из последних сил, — сказал я, — и если мы не сможем дать ей несколько дней отдыха…

— Я и сам вижу это, Наталис! — ответил господин Жан. — Каждый шаг моей бедной матери надрывает мне сердце! Что же делать?

— Нужно дойти до ближайшей деревни, господин Жан. Мы с вами донесем туда вашу матушку. Никогда австрийцы или пруссаки не решатся сунуться в эту часть Аргоны, и там в каком-нибудь доме мы сможем обождать, пока в этих краях станет поспокойнее.

— Да, Наталис, это самое разумное решение. Но разве мы не можем дойти до Лонгве?

— Эта деревня слишком далеко отсюда, господин Жан. Ваша матушка не дойдет.

— Тогда куда же идти?

— Я бы предложил взять правее, прямо через лесную чащу, чтобы добраться до деревни Лакруа-о-Буа.

— Это далеко?

— Не более одной мили.

— Ну, так идем в Лакруа-о-Буа, — согласился господин Жан. — И завтра же, с рассветом!

Откровенно говоря, ничего лучшего для нас я не видел, будучи убежден, что неприятель не решится двинуться на север Аргоны.

Тем не менее ночью особенно часто слышалась ружейная перестрелка, а временами и тяжелый грохот орудий. Но так как звуки были еще далеки и раздавались позади нас, я имел основания предполагать, что это Клерфайт или Брауншвейг пытаются овладеть ущельем Гран-Пре: только оно одно было достаточно широким для прохода их колонн. Господин Жан и я не имели и часа отдыха. Следовало постоянно быть настороже, хотя мы притаились в самой густой чаще леса, в стороне от тропинки, ведущей в Брикне.