Генри Мортон - От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Во Втором послании Павел возвращается к данной теме. Возможно, к тому времени он получил новые известия от фессалоникийцев, в которых те просили наставлений апостола. Они сообщали, что в ожидании второго пришествия многие христиане прекратили трудиться и предпочитают жить за счет благотворительности. Посему в своем послании Павел призывал их сохранять ясность ума и не верить подложным письмам, написанным якобы от его имени (здесь перед нами еще одно живое доказательство непрекращающихся происков врагов апостола).

Перечитывая заключительные фразы второго послания, я почувствовал, что минувших столетий как ни бывало и я заглядываю в двери маленькой фессалоникийской мастерской первого века.

«Завещаем же вам, братия, — писал Павел, — именем Господа нашего Иисуса Христа, удалиться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас. Ибо вы сами знаете, как должны вы подражать нам; ибо мы не бесчинствовали у вас, ни у кого не ели хлеб даром, но занимались трудом и работою ночь и день, чтобы не обременить кого из вас. Не потому, чтобы мы не имели власти, но чтобы самих себя дать вам в образец для подражания нам. Ибо когда мы были у вас, то завещали вам сие: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь. Но слышим, что некоторые у вас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся. Таковых увещеваем и убеждаем Господом нашим Иисусом Христом, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб. Вы же, братия, не унывайте, делая добро. Если же кто не послушает слова нашего в сем послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его! Но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата…» 33

Затем Павел по своему обыкновению взял перо из рук секретаря и приписал:

«Приветствие моею рукою Павловою, что служит знаком во всяком послании; пишу я так: Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь».

Берея, куда ночной порой направились Павел с Силой, располагалась примерно в сорока милях на юго-восток от Салоник. Город был назван по имени его основателя Фереса. Но, поскольку македонцы испытывают некоторые трудности с произношением звука «ф», то «Ферея» очень скоро превратилась в «Берею». Любопытно, что современные греки в некоторой степени вернулись к древнегреческому произношению, и ныне название города звучит как «Верия».

Рано утром я выехал в Верию на автомобиле в сопровождении молодого человека, проживавшего в Салониках и увлекавшегося историей Византии. В Верии он намеревался показать мне «тайные» церкви, которые я, по его словам, не имел шансов обнаружить самостоятельно.

Дорога бежала по широкой равнине, по которой бродили отары овец. За ними присматривали пастухи в грубых черных накидках с капюшонами. Чаще всего они неподвижно стояли, опираясь на посохи, и громко окликали собак, которые с лаем бросались под колеса нашего автомобиля. Там и сям были разбросаны плетеные загоны для овец. Равнина жила обычной жизнью: иногда вдалеке появлялось медленно бредущее стадо буйволов; с мелких болот то и дело взлетали, хлопая крыльями, утки; высоко в небе парил коршун. Примерно в шестнадцати милях от Салоник мы пересекли реку Вардар, которая берет начало в горах Югославии, а затем несет свои воды через болотистые пустоши к морю.

Далеко на западе громоздились горные вершины: это место, где сходились воедино горы Македонии, Югославии и Албании.

Верия оказалась маленьким и тихим сельскохозяйственным городком, примостившимся у подножия горы Вермион, которая поднимается на шестьсот футов над плоской заболоченной равниной. По склонам горы стекает множество ручьев, которые наполняют своим журчанием сады и улицы Верии. Эти же ручьи питают богатую растительность, из которой наибольшую пользу для жителей представляют гранаты, фиговые пальмы и виноград. Городок отстроен в традиционном македонском стиле, на мой взгляд, напоминающем английский стиль елизаветинских времен. И еще одна деталь, роднящая Верию с милым моему сердцу Йорком: верхние этажи зданий на пару ярдов выступают над нижними, и создается впечатление, будто старые кумушки-соседки склонились над улицей, чтобы обсудить последние городские сплетни.

Однако сходство лишь внешнее, внутри македонское жилище выглядит совсем иначе. Закругленные ворота в каменной стене, как правило, ведут в маленький мощеный дворик. А чтобы попасть на первый этаж здания, надо подняться по скрипучим ступенькам деревянной лестницы. Пока мы разглядывали один такой дворик, на балкон вышла седовласая старушка и с улыбкой пригласила нас зайти. Эта женщина живо мне напомнила старух с портретов Рембрандта. Свои седые волосы она прятала под маленькую легкую шапочку, наряд ее состоял из пышной черной юбки и короткого жакета, отороченного мехом. Так или примерно так одевались все пожилые жительницы Верии. Женщины помоложе с удовольствием носили косы.

Поднявшись по лестнице, мы попали в небольшую, но светлую гостиную. Старушка ненадолго покинула нас и вскоре вернулась с подносом, на котором стояли блюдечки с засахаренными дольками апельсина и маленькие стаканчики с узо, излюбленным аперитивом греков. Усевшись напротив, она привычно сложила руки на коленях и сразу же стала похожа на тысячи таких же старушек в Англии, Уэльсе, Шотландии и Ирландии.

— Ах, — вздохнула она, — всякий раз, как вижу иностранца, вспоминаю своего сыночка.

Из безмятежного выражения лица я заключил, что, скорее всего, с ее сыном все в порядке — он жив и здоров. А потому безбоязненно поинтересовался его местонахождением. Старушка сообщила, что сын живет очень, очень далеко, и вот уже три года, как они не виделись.

— Он, должно быть, уехал в Америку, — наугад предположил я.

Выяснилось, что я ошибся: парень перебрался жить в Драму, которая отстоит всего-то на сотню миль от Верии…

Мой друг завел речь о «тайных» церквях, и старушка с готовностью вызвалась показать нам одну такую. По словам хозяйки, та стояла у нее на заднем дворе. Мы прошли через садик и приблизились к небольшому каменному строению под красной черепичной крышей. Со стороны можно было подумать, что это каменный амбар, очень добротный сарай или что-то еще, но уж никак не церковь. Войдя внутрь, мы обнаружили, что каменные стены и черепичная крыша — сплошная маскировка. Каменные стены были возведены для того, чтобы скрыть от посторонних глаз крошечную византийскую церковь, способную вместить человек сорок. На глаз я определил, что постройка приблизительно четырнадцатого века. Внутри, как и полагалось, находился иконостас, увешанный древними иконами. На всем лежал толстый слой пыли, но даже он не мог скрыть великолепие фресок, покрывавших стены и куполообразный потолок здания.