Тахир Шах - В поисках копей царя Соломона

Где-то в горах, рассказывал он, там находится монастырь, хранящий секреты мудрейшего из царей. Еще один знакомый поведал мне историю о храме в Лалибеле, в сокровищнице которого якобы хранилось золото царицы Савской.

Пятьдесят лет назад мой отец уже занимался поиском копей царя Соломона. Он расстелил перед собой карту Ближнего Востока, взял горсть камешков и обозначил ими ключевые точки.

Один камешек он расположил в Судане, второй — в Петре, а остальные — в священном городе Мекке, в Дамаске, на Кипре, в Бейруте и родине наших предков, провинции Панман в Афганистане. Поиски привели его к глубоким пещерам в Порт-Судане на побережье Красного моря. За тридцать лет до того, как мой отец отправился на поиски копей царя Соломона, его отец Сирдар Икбаль Али Шах провел несколько месяцев в пустыне, вдоль и поперек исколесив южную часть Аравийского полуострова — с той же целью. Поиски копей царя Соломона — навязчивая идея, передающаяся в нашей семье от отца к сыну.

Сидя на лужайке перед отелем, я вытащил из кармана семь камешков. Первый я положил на карту в район Афара, где жили охотники за гениталиями. Второй камешек расположился в Хараре, месте обитания гиен. Третий оказался на севере, на границе с Эритреей, четвертый — в окрестностях Лалибелы. Следующим камнем я накрыл Гондар, бывшую столицу царства и родину эфиопских иудеев. Это пять. Что еще?

Меня на мгновение отвлек лай собак-поводырей, облаивавших новых постояльцев отеля.

Затем я вновь взглянул на карту. Геродот утверждал, что на западе Эфиопии добывается много золота. Поэтому шестой камень оказался в западной части страны. Оставался последний. Утром в одной из газет я прочитал сообщение о начале добычи золота на юге Эфиопии. Место седьмого камня там.

Размышляя, откуда начать поиски, я решил немного прогуляться. Два дня я просидел в отеле, изводимый бессонницей и свирепыми западноафриканскими собаками-поводырями. Пора познакомиться с Аддис-Абебой поближе.

Покинув территорию отеля «Гион», я двинулся на северо-запад. Красная глиняная почва, утренняя влажность после прошедшего ночью проливного дождя, разложенные на импровизированных лотках торговцев горькие неспелые апельсины и жареная кукуруза, скрежещущие коробки передач стареньких синих «Пежо» — все это напомнило мне предыдущие поездки по Африке. Серое небо и низкие облака обещали скорый дождь, а воздух был пропитан выхлопными газами и тошнотворным запахом от сжигаемых на кострах пластиковых бутылок. Такси сигналили, стараясь не столкнуться друг с другом. Придорожные торговцы свистели проезжающим мимо автомобилям. Стадо овец, которое гнали на рынок, перегородило дорогу, и воздух наполнился звоном их колокольчиков.

Город Аддис-Абеба, что означает «новый цветок», оказался совсем не таким новым и свежим, как предполагает его название. С 1975 года, когда последний эфиопский властитель Хайле Селассие был задушен подушкой в своей спальне, столица страны пришла в упадок. Уличные фонари были разбиты, и теперь в них гнездились птицы. Бетонные офисные здания осыпались, а на тротуарах толклись люди, которым, казалось, некуда идти. Автомобили подвязывали кусками веревки, чтобы они не рассыпались на ходу, а их кузова носили следы многочисленных ремонтов, дороги состояли из одних ям и ухабов. Все приметы повседневной жизни отражали хаос последнего периода в истории страны.

Свергнув императора и закопав его тело в стоячем положении под своим туалетом, президент Менгисту принялся усмирять племена, вождем которых он стал. В течение семнадцати лет его камеры пыток работали круглосуточно, пытаясь сломить гордый народ. Он приобрел печальную славу даже на континенте, где тираны и деспоты считались обычным явлением. Лишь немногие жители Эфиопии соглашались рассказывать об этих ужасных годах правления Менгисту. Возможно, они пытались забыть об этом времени, а возможно, все еще пребывали в шоке. Когда в мае 1991 года было свергнуто последнее марксистское правительство Менгисту, улицы столицы вновь обагрились кровью. Обещания давались и нарушались, и бедствия вновь обрушились на страну. Люди старались не загадывать дальше завтрашнего дня и, втянув голову в плечи, просто пытались выжить. Всюду превалировал страх, и лишь немногие надеялись на лучшее будущее. Что касается 3000-летней истории страны, то эта тема считалась табу. Похоже, правительство больше всего было озабочено тем, чтобы жители Эфиопии вспомнили об отправленной в ссылку семье царя и потребовали ее возвращения. Любой, кого спрашивали о славной истории страны, испуганно прижимал палец к губам.

Я брел как во сне. Сотни мужчин и женщин буквально запрудили дорогу; их головы были закутаны в белые хлопковые покрывала с узорчатой каймой, на ногах хлюпали разношенные туфли.

Не успел он закончить фразу, как на дорогу упали первые капли дождя. Я нырнул в машину, а через секунду с неба хлынули потоки воды. Похоронная процессия продолжала медленно двигаться; белые хлопковые накидки намокли и липли к немощным телам.

Водитель ждал, пока я назову пункт назначения. Он заявил, что его верная «Лада» доставит меня хоть на край земли — куда пожелаю. Почтительно наклонив голову, он широко улыбнулся и представился. Его звали Самсон, сын Иоганнеса.

Я слышал, что тело Хайле Селассие извлекли из-под президентского туалета и временно поместили в гробнице императора Менилека II, пока не будет организовано его достойное погребение. Поскольку эфиопская царская династия считает себя потомками царя Соломона и царицы Савской, гробница казалась мне достойным посещения местом, и я попросил Самсона отвезти меня туда.

— На похороны императора нет денег, — сказал он по дороге к гробнице. — Правительство не выделяет средств, а семья Хайле Селассие слишком скупа. Они не хотят, чтобы народ Эфиопии знал, насколько они богаты. Что касается растафарианцев, они в состоянии заплатить, но не будут этого делать.

— Почему?

— Они назвали себя в честь Рас-Тэфаре, одного из титулов императора Хайле Селассие.

Растафарианцы считают императора богом, а поскольку бог не может умереть, они не станут оплачивать его похороны. Это неправильно — никакого уважения к человеку.

Я был поражен познаниями таксиста — и это в стране, где изучение истории не поощрялось.

— Мне приходится работать водителем такси, — сказал Самсон. — Я кормлю братьев, сестер, мать, отца и многих других. Они полностью зависят от меня.

Традиция, когда мужчина содержит всех многочисленных родственников, известна на Ближнем Востоке как «жить за счет работы Абдула».

Как только один из мужчин находил место, все остальные члены семьи бросали работу и переходили на его иждивение. Самсон постучал пальцем по моему колену.