Зинаида Рихтер - В солнечной Абхазии и Хевсуретии

М. Лакоба и Бениа, превосходные наездники, гарцевали и джигитовали перед трибуной. Тов. Бахтадзе, председатель жюри, отдавая распоряжения, имел вид полководца на поле генерального сражения.

Гудаутцы, кодорцы, гумистинцы взволнованы. В прошлом году взяли приз гудаутцы, и другим во что бы то ни стало хочется отыграться. Первые два заезда — на выносливость. Первый заезд 20 верст. Ни одна из наших лошадей не выдержала бы, а абхазские приходят даже свежими.

На лошадей сажают малышей 8—10 лет в ярких получеркесках и туго завязывают им белым платком голову, чтобы не было головокружения.

Они скачут, подбадривая лошадей дикими, резкими криками.

Наездникам на шестах подают мокрые платки, которыми они на ходу обтирают лошадям ноздри и глаза.

Любопытно в это время следить за толпой, за выражением лиц хозяев скакунов. Возгласами, жестами они издали подбодряют своих лошадей и наездника. Не выдержав, один из них вырывается за канат и, вцепившись в уздечку опережающей лошади противника, старается ее задержать. С разных концов к нему во весь дух скачут милиционеры, не менее взволнованные скачками, чем жюри и публика.

Говорят, что умные абхазские лошади сами иногда хватают зубами обгоняющего всадника и сбрасывают его на землю.

Достаточно услышать знакомый, подбадривающий голос, как усталая лошадь снова рвется вперед. Я следила за одним пожилым крестьянином, когда его лошадь стала уставать: из его глаз потекли слезы.

На этот раз снова взяли верх гудаутцы; кодорцам и гумистинцам достались вторые и третьи призы.

На скорость первый приз взяла лошадь тов. М. Лакобы (замнаркомвнудела) и второй — тов. Бахтадзе.

В селениях с нетерпением ждут результатов скачек. Первому, кто принесет радостную весть, дарят ценный подарок — седло, корову.

Взявший приз устраивает пир, который стоит ему, конечно, значительно дороже, чем полученные в награду деньги.

Но дело не в деньгах, а в чести.

В горной Абхазии, в районе реки Бзыби, сохранился нетронутый быт. Не верится, что вы всего в нескольких верстах от шоссе и побережья с его «культурой».

На Кавказе я знаю два таких удивительных, самобытных уголка: В. Сванетию и Бзыбскую Абхазию. Но насколько В. Сванетия дика, сурова, настолько радостна, благодушна Бзыбская Абхазия, «медом и млеком текущая»… Изумрудные берега Бзыби плодородием, изобилием, светом, красками напоминают нечто библейское, идиллическое.

В Бзыбской Абхазии еще не исчезли патриархальные обычаи гостеприимства. Пастухи, зарезав барана, часть вареного мяса развешивают на ветвях у тропы, чтобы путник мог утолить голод. На проезжих дорогах встречаются крытые беседки, в которых абхазы также ставят еду в деревянных чашках и питье для путников.

Девственные леса поражают красотой и изобилием пород: самшит (кавказская пальма), рододендрум, лавровишня, каштан, граб, дуб, разные клены, орехи, черешни; стволы обвиты лианами и плющом, все пронизывают лучезарные, золотые нити.

Не думайте, что медовые реки существуют только в сказке. Учителя, возвратившиеся из экспедиции, рассказали мне, что натолкнулись в лесу на ручей из меда. Мед стекал в ручей из пещеры, где роились дикие пчелы. Из этой медовой реки, припав, пил чернобурый медведь…

В горах, в зелени, повсюду разбросаны памятники древности, напоминающие о войнах Митридата и египетских полчищах Рамзеса, о греческих и генуэзских купцах.

В селении Лыхны — бывш. резиденция владетельных кавказских князей — я осматривала развалины княжеского дворца, гробницы, церковь, выстроенную в XI веке, с интересной фресковой росписью, часовенку, не старше V века, всю в зелени по случаю праздника, с почерневшими иконами без риз, написанными без малейшего представления о перспективе и светотени, с кистями рук больше головы. К несчастью, стены недавно побелили, и только местами осталась роспись: чья-то голова, плечо… А кто знает, может быть, под известкой, в этой древней часовенке, как в Ай-Софийском соборе, скрывается изумительная древняя живопись…

Потом поехали верхами в горы к таинственному замку на неприступной скале, о котором решительно нигде не упоминается и ничего не известно. Оставив лошадей в селении Ахтара, долго шли пешком и спускались по головоломкой тропе, цепляясь за лианы. Изодравшись в кровь о колючки, все-таки добрались до такого места, откуда могли рассмотреть эту археологическую загадку.

В живописной дикой местности, на большой высоте, над пропастью, прилепленный к скале, как осиное гнездо, висит замок. Из-под скалы выходит ледяной поток, который через несколько саженей становится глубокой и довольно, широкой рекой Мчишь (Черная река).

Замок не выдолблен в скале, а сложен из цементированных плит с наклоном, который спасает дубовые рамы от дождя. Устройство окон и дверей свидетельствует о том, что его владетели заботились о безопасности и боялись чьих-то пуль. Замок в три этажа, которые сообщаются внутренней лестницей. Кому и зачем понадобилось построить этот неприступный замок? И как в него попадали?

Бывший с нами пастух рассказал, что старики помнят его таким, каков он сейчас. Никаких легенд о нем нет. Одному абхазцу — древнему старику, когда он был подростком, — удалось по веревке спуститься в замок. Он ничего не нашел там, кроме деревянной чаши, на дне которой был пепел и серебряная ложка.

Памятники не охраняются. Постепенно разрушаются остатки Великой Абхазской стены, которая некогда защищала границы этого края. У самого Сухума, на дне бухты, погребен землетрясением древний греческий город Диоскурия. Рыбаки уверяют, что в тихую погоду при ясном море можно различить стены Диоскурии. Диоскурия еще не исследована, и неизвестно, что таит эта подводная Помпея.

В наиболее нетронутом виде патриархальный абхазский быт сохранился в селении Лыхны окруженном лесами и снеговыми вершинами. Посреди большого и благоустроенного села — площадь с вековой липой, которую расколола молния.

Под этой липой абхазцы исстари собираются для решения всевозможных вопросов. Эти решения обязательны для всего населения. Советская власть с ними считается.

В 1866 г. на этой площади возмущенные насилиями русского правительства абхазцы уничтожили всех представителей русской власти. В Лыхнах — собрание по поводу земельного передела.

Не зная языка, мне приходится довольствоваться слабым переводом и чисто внешними впечатлениями. Абхазское красноречие, своеобразность оборотов, конечно, много теряют при переводе. Но никогда мне не приходилось присутствовать на таком сдержанном, — я бы сказала, культурном, — собрании.

Абхазы выслушивают оратора, не перебивая его ни шумом, ни возгласами, в классической бессознательно-величественной позе, опираясь на высокий посох или винтовку. Противнику дают высказаться до конца, а возражают с изысканной корректностью, которой мог бы позавидовать любой лорд. Они очень солидарны и дисциплинированы и все вопросы разрешают необычайно быстро.