Эрик Ньюби - Прогулка по Гиндукушу

-- Что если спуститься на ледник по веревкам? -- спросил Хью.

-- Но ведь потом надо подниматься обратно?

-- Да, это было бы сложно,-- признал он.

Вершина была где-то вверху, скрытая северо-западным отрогом. Стена, на которую мы взобрались, упиралась в этот отрог. Первый взлет представлял собой совершенно гладкую неодолимую стенку. Вдоль нашего гребня выстроились десятиметровые "жандармы"; мы сидели между двумя из них.

Вдалеке за восточным ледником и лабиринтом невысоких гор вздымались к небу снежные вершины. Одна напоминала правильный конус.

-- Высота "5953". Туда мы пойдем после Мир Самира, если останется время.

Кругом все было таких исполинских размеров, что я чувствовал себя пигмеем.

-- Так я и думал,-- продолжал Хью, глядя на отрог.-- В тот раз мы с Дрезеном пришли к тому же выводу: это нам не под силу.

Я с трудом подавил жгучее желание спросить Хью, стоило ли забираться так далеко, чтобы удостовериться в том, что он в без того знал. Однако место было не подходящим для иронии, к тому же вид великолепный.

-- Хотелось бы посмотреть его южные склоны,-- Хью показал на восточный гребень.-- Если отсюда не получится, можно попытаться с той стороны. Там меньше снега.

-- Зато больше скал.

-- Туда всего три дня хода. А нам все равно по-пути. Началось отступление. Я шел последним. Облегчение, которое я испытал, узнав, что мы не пойдем дальше, а также уверенность, что бергшрунд не глубже полугара метров, породили беззаботное настроение, которое физиологи называют "эйфорией", состояние, отнюдь не совместимое с ответственностью предстоящего спуска. Здесь резвиться не полагалось. Снег был твердый, как лед, а из нас никто не знал, как зарубиться ледорубом, если сорвешься.

Все шло хорошо, пока я страховал Абдула Гхияза. Он спускался чрезвычайно осмотрительно; врожденное чувство подсказывало ему, как действовать в подобной обстановке, и он сразу приноровился к непривычному снаряжению. Затем настала моя очередь, и тут-то мне ударило в голову. Я дважды цеплялся кошками за штанины и, радостно фыркая, приземлялся на "пятую точку". Мое счастье, что оба раза это было на участках с глубоким и рыхлым снегом.В конце концов Абдул окликнул Хью. Тот немедленно остановился.

-- Он говорит, что ты нас угробишь! -- крикнул мне Хью.-- Одурел, что ли?

-- Самое опасное позади.

-- Начхал я на то, что -позади. Смотри под ноги.

Я угомонился.

Мы все заметно устали. Путь через ледник был подлинным испытанием. Очки запотели, и мы еле-еле шли. Поле зрения неуклонно сужалось, и под конец я видел только веревку между

мной и Абдулом и лед под ногами. Во льду попадались странные дыры, до полутора сантиметров в поперечнике и глубиной около двадцати сантиметров. Будто их провертели коловоротом. На дне углублений лежали земля или камешки. Ледник таял полным ходом, и под нами звонко пели .незримые ручьи. А когда-мы достигли кромки, то увидели могучий поток -- хоть мельницу ставь.

В половине второго мы пришли в лагерь. К этому времени приподнятое настроение начисто улетучилось, как сон, и теперь

мы замечали только недочеты места, избранного нами для "лагеря 1". Солнце стояло высоко, и кругом не было ни клочка тени. В палатке -- сущая баня. Она не была рассчитана на подобную погоду: ее конструировали для завершающего штурма. Палатка для марша, оснащенная всеми удобствами, о которых может только мечтать путешественник -- вентиляторы, сетки от мух, высокие стойки,-- не нашла себе применения. Нет, это была отличная палатка, но когда мы на пробу установили ее в саду в Кабуле, то убедились, что брать ее с собой -- значит тратить большую часть суток на свертывание и развертывание лагеря.

Мы махнули рукой на палатку, укрепили на ледорубах спальные мешки и устроились в их скудной тени. Наших сил хватило лишь на то, чтобы лежа пить чай и грызть мятные пряники. Хью позеленел.

-- Мало мне живота, так еще голова раскалывается,-- сказал он.

-- Из твоей головы хоть кровь не идет.-- Я как раз перебинтовывал ноги; эта процедура повторялась два раза в день и с каждым разом становилась все менее приятной: хватит ли бинтов до конца путешествия?

-- А мой понос не хуже твоего,-- добавил я. Абдул Гхияз сообщил, что решил начисто отказаться от восхождений.

-- У меня тоже головная боль,-- сказал он.-- И кроме того,-- большая семья.

Я горячо сочувствовал ему. В моей голове все утро роились сходные мысли.

Полное отсутствие каких-либо намеков на уют и мрачная беседа, слушая которую можно было принять нас за трех престарелых ипохондриков, совершенно отбили у меня охоту спать. Отдохнув, я до самого вечера бродил по плато, отшагал не один километр, даже поднялся снова к верхнему озеру и прилег воз

ле него, чуть не поддавшись искушению напиться. Возле берега в воде торчали ребристые камни. За ними в льдисто-зеленой толще плавали необычные рыбы -- словно коричневые палочки с меховым воротником.

Помимо вездесущих примул, я нашел золотистые ранункулы и потенциллы, голубые непеты, а также розовый и желтый рододендрон. Жужжали пчелы, порхали маленькие бабочки цвета слоновой кости, с серыми пятнышками. В небе уныло кричали альпийские галки. Носились стаи небольших пестрых птиц, напоминающих дрозда, а возле зубчатых скал по соседству с "сыном" Мир Са-мира кружил одинокий орел.

Около семи часов солнце ушло за край плато, и Мир Самир окутался облаками. Мы хорошо пообедали: съели суп, шоколад, варенье, выпили кофе-- и втиснулись в палатку. Она была так мала, что Абдул Гхиязу пришлось спать на "улице". В арктическом спальном мешке, который делал его похожим на куколку фантастического насекомого, он устроился не хуже, а даже лучше нас. Прежде чем лезть в мешок, Абдул заставил нас вооружиться ножами и ледорубами.

-- От волков.

-- Вздор какой-то,-- сказал я Хью.-- Мы же в палатке, нам нечего бояться...

Как и все мои ночи в обществе Хью, эта была довольно беспокойной. Маленькая палатка плотно облегала нас, и трудно было не потревожить соседа, совершая очередной бросок за ближайший камень. И всякий раз Абдул выскакивал из спального мешка, держа наготове ледоруб.

Сидя на морозе на корточках и слушая завывание ветра на склонах, было легко понять страхи Абдула Гхияза.

Утром я пожаловался Хью на беспокойную ночь. Он удивился:

-- Когда я вставал, ты спал как убитый.

-- Ничего подобного! Я только делал вид, чтобы не огорчать тебя. А вот ты действительно спал, я сам слышал, как ты храпел.

-- Да я глаз не сомкнул!

То ли от недостатка, то ли от избытка сна -- во всяком случае, встали мы слишком поздно, часы показывали половину шестого, когда мы, наконец, вышли в путь. Следовало выйти минимум на час раньше: накануне мы убедились, что после одиннадцати становится слишком жарко, чтобы бродить по горам,, разведывая подходы к вершинам. Абдул Гхияз остался в лагере, однако мы не особенно завидовали нашему сторожу, которому предстояло торчать на солнцепеке среди красивого, но все же страшного плато.