Сергей Иванов - Америка глазами заблудшего туриста

В Майами нужное место мы отыскали быстро. Как и предполагали, там стояла длинная очередь к миграционному центру, которая заметно продвигалась. Мы тоже влились в пёстрый людской поток. Основную массу этого движения составляли гости из Центральной и Южной Америки. Нетрудно было выделить присутствие кубинцев, гаитян и мексиканцев. В основном слышалась испанская речь. Когда мы приблизились к стойке, за которой располагался служащий, выдававший анкеты, я расслышал, что он задает просителям какие-то вопросы и наспех решает: нужно ли выдавать данному визитеру анкеты.

Поприветствовав нас, тот поинтересовался: откуда мы такие? Я, опережая своих товарищей, заявил, что мы из Югославии. Чиновник выразил нам своё сочувствие по поводу происходящего в нашей стране и спросил, сколько анкет нам необходимо. На всякий случай, я ответил: для нас троих. Тот охотно выдал нам по комплекту и пожелал удачи.

Уходя с анкетами, мои товарищи удивились: почему именно Югославия? Я объяснил, что, представившись гражданами Украины, мы могли быть, на скорую руку, признаны представителями «вполне благополучной страны», абсолютно не нуждающимися в убежище.

Домой мы вернулись с тремя комплектами, на всякий беженский случай.

Получив авторское согласие Олега на использование в качестве шаблона его заявления-легенды, я приступил к переводу этой истории. Сам Олег никогда не вникал, что там о нём написали, и на что он жалуется американской миграционной службе. По мудрому совету исполнителей, он лишь оставил себе копию на случай рассмотрения дела в суде.

Его легенда не отличалась оригинальностью. Составители его биографии представили своего клиента, как еврея, имевшего несчастье родиться в Украине. В качестве фактов, иллюстрирующих все его беды, приводились эпизоды из жизни Олега. Начиная со школьных лет.

Например, преподаватель русского языка и литературы, якобы, постоянно и злобно шутила над ним, заявляя при всём классе, что ему — еврею, вряд ли понадобится русский язык; так как поздно или рано, где-нибудь на своей исторической родине ему придётся осваивать другой язык, литературу и религию.

Повзрослевший Олег-еврей, особенно страдал от того, что в городе, где он проживал, не было синагоги, и каждую неделю приходилось ездить на шабаши в другие места, чему всячески препятствовали работодатели и местные власти.

Узнав о своей многострадальной еврейской жизни в Украине, Олег потешался над незамысловатой фантазией составителей его украинско-еврейской биографии и удивлялся: как можно поверить в такую чушь?

Я полагал, что, учитывая поток подобных заявлений, миграционные служащие не особенно утруждают себя чтением сочинений, а лишь проверяют на предмет соблюдения всех формальностей и принимают решение о регистрации или возврате такового.

Что касается нового просителя убежища — Вовочки, то я предложил представить его кем-нибудь иным; то бишь, не евреем, лишенным синагоги и преследуемым антисемитами.

Учитывая его внешность, он сошёл бы за китайца с украинским гражданством, который лишён возможности исповедовать буддизм в Украине, и не может прорваться в Тибет. Кроме этого, его тяжелое положение на родине можно усугубить, якобы, сексуальной дезориентацией. То бишь, болезненной неспособностью определиться в вопросе, кто ему более по душе: женщины или мужчины.

Все называют его китайцем, а родственники именуют средним родом, как нечто Оно. Сам он, путаясь в половых ориентирах, временно само реализуется, не беспокоя ни женщин, ни мужчин. Такая вынужденная временная жизненная позиция наблюдается у него с шестилетнего возраста.

Насколько он сам помнит, ему показал соседский мальчик, как это делается, когда они играли в песочнице. Как родные и близкие не пытались отучить его от этого, он оставался верен своему пристрастию. В детстве, ему и руки перцем натирали, и следили за ним, но всё эти препятствия лишь развивали его фантазию, способствовали совершенствованию методов и укрепляли сознание неприкаянности в этом обществе.

Трехгодичная служба в военно-морском флоте, со всеми тяготами и лишениями, только укрепила и закалила эту жизненную позицию.

Продолжая поиски своего места в советском тоталитарном обществе, Вовочка поступил и окончил Херсонское мореходное училище, после чего стал плавать в качестве радиста на торговых грузовых судах.

Побывав, наконец, в азиатских странах, в Китае, Вьетнаме, Сингапуре и Японии, он окончательно осознал, что Украина — лишь случайное место его рождения и данный факт — болезненное недоразумение всей его многострадальной жизни.

Особенно ему понравилось в бедном, но теплом и гостеприимном Вьетнаме. Социалистическая ориентация дружеского Вьетнама позволяла Вове и другим членам экипажа выходить на берег без обычного полицейского присмотра, и он мог побыть Самим Собой. Мелкие, радушные вьетнамские женщины охотно удовлетворяли любые Вовины пожелания за кусок туалетного мыла или флакон тройного одеколона.

В сущности, лишь во время таких коротких посещений братских вьетнамских берегов, Вова чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Также тепло он вспоминал и о Кубе, где за мыло или пачку папирос, кубинские женщины всех мастей и возрастов любили Вову так, как ни одна душа на Украине!

Бывал Вова и в других странах, где его понимали без слов и упрёков, и он не чувствовал себя изгоем.

Маленькая страна на восточном побережье Африки, Джибути, запомнилась ему тем, что мужское население там само реализуется в совершенно открытых формах. В парках и на улицах столицы.

Ему, всю свою сознательную жизнь, скрывавшему это увлечение, как постыдную профессиональную болезнь моряка, было удивительно и радостно видеть своих чёрных братьев, занятых тем же сладким делом столь откровенно и свободно. Он был бы рад присоединиться к этой местной традиции, но всевидящее око помполита принуждало его подавлять своё естество и оставаться в строю.

Месяцами на судне он страдал от постоянных придирок начальства. Лишь в свободное от вахты время он мог позволить себе уединиться от их надзора в своей каюте. И тогда уж весь мир был в его руке!

Между рейсами, проживая с мамой, он подвергался её нападкам по поводу его, якобы, позорного поведения.

Так ему постоянно приходилось скрывать свою мудрую восточную суть: на судне от помполита, а дома — от родной матери. И все, кому не лень, издевались над ним. Жилось ему похуже, чем еврею какому-нибудь.

С возникновением суверенной державы Украины, Черноморское пароходство, в котором, он работал, было быстро разворовано и распродано новоявленными лидерами национального «відродження» под руководством Кравчука. А такие, как Вова, остались без работы.