Сергей Иванов - Америка глазами заблудшего туриста

Я стоял у окна и созерцал виды. Из приоткрытого соседнего купе слышались шумные сборы ужина. Мужчины выкладывали, что Бог послал, и базарили о своих мужских и бизнесовых справах.

Несколько позже, усугубив алкоголем, они заговорили громче. Их беседу мог слышать весь вагон.

Я не догадался запастись газетами и ещё не слышал ни единой украинской радио или телепрограммы, поэтому о происходящем в стране невольно судил из услышанного в вагоне и увиденного за окном.

Мои соседи, судя по их костюмам и разговорам, были жутко деловыми товарищами. Их речь представляла собой любопытный современный замес, сочетающий в себе лексику человека, занимающего административно-распорядительную должность, но в прошлом, отмотавшего немалый срок в местах лишения свободы. Американские слова «бизнес» «бартер» и «бакс», здесь употреблялись гораздо чаще, чем в Америке. Я понял; эти украинские господа были «круто» заняты «тусовками», «сходками», «перетёрками» и «разборками». Серьёзно озабоченными качеством своих «прикидов» и «тачек». Глаголы «кинуть», «поиметь» и «опустить», применялись во всех смыслах и склонениях. Последний американский делец, с которым мне приходилось беседовать в конторе Ace Record, вспомнился, как воспитанный еврейский мальчик.

На остановках вагон оказывался в окружении торгующих людей. Торговлей промышляли люди, от детского до пенсионного возраста, и делали они это крикливо и назойливо.

Скоро я почувствовал неприятные ощущения расстройства желудка. Отыскав в сумке всякие салфетки и бумагу для писем, я поторопился к туалету. Это место оказалось занятым. Я терпеливо ждал, напоминая о себе робкими постукиваниями в дверь запертого туалета. Наконец, до меня дошло, что там никого нет, а туалет просто закрыт, на всякий санитарный случай.

Моя просьба вызвала у проводницы лёгкое профессиональное раздражение, но мне не отказали.

Свою первую ночь на территории Украины я разделил между страшным вагонным туалетом и купе. Уснуть мне не удавалось, я был далёк от сна. На каждой станции, где мы останавливались, один из деловых мужиков из соседнего купе высовывался в открытое окно и пьяно орал: Вареників з вишнямі хочу! На его шумную просьбу к окошку сбегались бабульки и предлагали ему вареники с картошкой, творогом и прочими начинками. А тот продолжал радостно кричать своё: Вареників з вишнямі хочу!

Пьяных приятелей это забавляло, и они ржали как кони. А тёти и бабушки, перебивая друг дружку, серьёзно объясняли этому типу, что в сентябре вишни нет, зато есть горячие… Они искренне хотели угодить этому типу, и заработать копеечку.

Меня регулярно донимали острые приступы, и я снова бежал к туалету. Проводник уже знала меня, как больного извращенца и снисходительно позволяла мне пользоваться туалетом. Я уединялся в ужасной зловонной кабинке и всё острее и глубже осознавал своё возвращение. Чувства удовлетворения от совершенной мною экспедиции за океан и благополучного возвращения домой я не испытывал. Каких-то признаков патриотизма, после длительного пребывания на чужбине, тоже пока не возникало, скорее, наоборот.

В туалете появились грубо использованные украинские купонно-денежные знаки тысячного достоинства. Кто-то, непатриотично, зато весьма практично, применил их. Реального достоинства этих тысячных купюрок я ещё не осознавал, но теперь уже знал, где они могут быть пригодны. Я начинал осваивать жизнь на родине. Мои часы показывали ещё то, уже далёкое время. Желудок продолжал нещадно терзать меня. Я неустойчиво сидел на корточках над унитазом со спущенными драгоценными штанами и лихорадочно думал себе: «O my God you must be sleeping, wake up it's much too late…» Господи, ты должно быть спишь. Проснись же, уже слишком поздно. То бишь, господи, неужели это и есть моя вечная поза в моей, формально родной, стране?!

А поезд вез меня, потерянного во времени и пространстве, куда-то на Юг. Периодически доносилась всё та же шутка разгулявшегося украинского бизнесмена о варэныках. Это звучало, как национальный симптом. Мысленно, как доктор, я прописал ему вареников с пластилином, а себе — с кокаином.

«O my God, please take this space between us and fill it up some way…» О Господи, пожалуйста, одолей расстояние между нами и заполни его как-нибудь…

То бишь, я люблю тебя, Жизнь! И надеюсь, что это взаимно…

1995–1998

Новая Каховка, Одесса.

P.S. Надеюсь, что эта история дала ответы на чьи-то вопросы.

А кому-то позволила почувствовать себя праведником и умником, сравнивая себя с неуклюжим героем-туристом.

О дальнейшей судьбе Вовы, оставшегося на островах Флориды, можно узнать из рассказа «Возвращение блудного сына».

Жарким летом 2010 года мне представился случай повидаться со своим другом детства — Владимиром. Парясь на берегу Азовского моря, мы праздно разговаривали с ним о жизни в современной Украине и прочем. Я упомянул, что многие читатели моей американской истории интересуются дальнейшей судьбой великого горемыки Вована. Его взбудоражил этот факт. Растормошив ленивую память Вовы, мы совершили совместный прыжок во времени и пространстве, и мысленно оказались на островах Флориды в 1994 году.

Я дотошно расспросил Вову о его жизни на острове Флориды — Islamorada после моего отъезда, и он охотно восстановил хронику событий. Даже не поленился, письменно коротко изложить в школьной тетрадке имена окружавших его людей и суть их участия.

Мне оставалось лишь включить своё воображение, перенестись в ресторан Papa Joe’s (подразумевается Эрнест Хемингуэй) и пережить с ним шестимесячный островной отрезок жизни, вплоть до его досрочного возвращения на родину.

В конце сентября 1994 года, в свой выходной день Вова привычно подкатил велосипедом к почтовому отделению острова Айламорада, чтобы проверить почту. В его временном распоряжении остались два действующих почтовых ящика, арендованных ещё земляками — Олегом и Сергеем. Оба они уже покинули остров. Олег отбыл на Украину (временно), а Сергей переехал в город Нэйплс, что во Флориде на берегу Мексиканского залива.

На эти почтовые ящики продолжали исправно приходить бандероли с компакт дисками на всякие вымышленные имена, а также письма с напоминаниями о необходимости оплатить всё ранее доставленное. Эти бездушные казённые письма на чужом языке Вова не читал, так как они были адресованы не ему. Он тут же, не вскрывая, отправлял их, как и прочий рекламный хлам, в пластиковый контейнер для мусора, что стоял у выхода. Бандероли с компактами, конечно же, забирал с собой.

В свободное время, у себя в комнатке над рестораном, он вскрывал эти посылки и праздно рассматривал запечатанные компакт диски. В основном, это была музыка незнакомых ему исполнителей, судя по всему, — джаза. Вове были знакомы лишь имена заказчиков-получателей этих компактов; mr Shura Balaganoff и mr Ostap Bender. Легко угадывались издевательские шуточки Сергея. Проигрывателя компакт дисков у Вовы не было, поэтому диски аккуратно складывались в опустевшую сумку, оставаясь девственно запечатанными.