Луи Буссенар - Остров в огне

Положение осажденных стало катастрофическим. Все мамбисес погибли. В живых остались только капитан, Мариус, три девушки и Пабло. Боеприпасы кончились. Все зарядили винтовки последними патронами. Уже недалек был конец необычного сражения. Наступал решительный момент. Сопротивляться было бесполезно. Оставалось лишь одно — смерть. Обороняющиеся собрались вокруг алтаря, напротив двери, по ней опять застучали топоры. Пожали друг другу руки и, опершись на винтовки, стояли, без страха ожидая конца.

И вот дверь рухнула. В храм ворвались десятка два орущих во все горло солдат с винтовками наперевес.

— Сдавайтесь! Сдавайтесь! — кричали они.

— Никогда! — ответил им женский голос. — Никогда не сдамся врагам моей родины. Да здравствует свободная Куба!

И Долорес Вальенте, от имени друзей ответив так гордо, сделала два шага вперед, вскинула винтовку и нажала курок. В ответ раздалось множество выстрелов. Героев-партизан окутало облако дыма и огня.

Пагубное доверие. — На пути к засаде. — Катастрофа. — Смерть Масео. — Только Франсиско Гомес остается ему верным. — Рядом с телом патриота. — Под кубинским знаменем, использованным как саван. — Шум победы.

Доктор Серано столько раз доказывал преданность и верность кубинскому восстанию, в течение стольких лет был связан бескорыстной дружбой с Масео, что генералу и в голову не приходило усомниться в его порядочности.

Не нужно считать наивным блестящего воина: твердость его характера, благородство, профессионализм, проницательность вызывали восхищение даже у врагов.

Масео был неутомим в работе, терпелив, вдумчив, очень принципиален, но всегда снисходителен и справедлив. Он прошел суровую школу невзгод, хорошо знал людей и доверял далеко не каждому. Завоевать его расположение можно было только делами — такими поступками, которые не оставляли места для сомнений в намерениях их совершавших. Но уж тогда генерал раскрывался полностью, считая, что больше нет причин для подозрительности, какая вообще-то необходима ответственным за судьбы страны военным и политическим деятелям.

Вполне понятно, Масео при сложившихся обстоятельствах, не раздумывая, поверил тому, что сказал доктор Серано. Иначе и быть не могло: ведь тот был его лучшим другом, его alter ego.

Генерал изменил маршрут войска по совету доктора, добровольно взявшего на себя роль разведчика во время разгрузки «Бессребреника».

Повстанцы отступили к горам неподалеку от Мариельской дороги, где Масео разбил настоящий укрепленный лагерь. Там располагались и вот уже месяц проходили обучение резервные части. Масео рассчитывал использовать их для захвата провинции Гаваны.

Он собирался двигаться в лагерь иным путем и в иное время. Но поскольку дорогу захватили испанские войска — так утверждал Серано, — выбора не было.

Масео и несколько всадников, среди которых были доктор и молодой адъютант Франсиско Гомес, ехали впереди войска.

Светало. Пока ничего подозрительного не замечалось. Поход начинался спокойно, и генерал рассчитывал, что все закончится благополучно.

Он по-дружески разговаривал с доктором:

— Как же здорово, дорогой Серано, что тебе вздумалось пошататься и ты узнал и рассказал мне об опасности, которая нас поджидала! Спасибо еще раз, дружок, за твои усердие, сообразительность и храбрость.

Доктор подергивал бородку, поправлял пенсне и ничего не отвечал: он же понимал, что совершил подлость. А Масео, принимая молчание за скромность, с улыбкой продолжал осыпать его горячими похвалами и словами признательности.

Отряд подъезжал к густой пальмовой роще, стоящей среди кустарников нижней саванны. Вдруг доктор остановился и спрыгнул с лошади.

— В чем дело? — спросил Масео.

— Да ничего. Просто у меня седло что-то ерзает… Подпруга слабо затянута. Я сейчас…

Пока предатель занимался выдуманным делом, солдаты ушли вперед метров на пятнадцать.

Тут шагах в пятидесяти от них справа из пальмовой рощи появились белые облачка. Послышались выстрелы. Неожиданно Масео дернулся в седле и схватился рукой за грудь. На белом доломане [138] Доломан — вид гусарского (кавалерийского) мундира. расплывалось большое красное пятно. Смертельно раненный, генерал покачнулся и отпустил поводья.

— Меня убили!.. — пробормотал он. — Боже… сохрани… родину!.. Да здравствует свободная… Куба!

Ударило и в лошадь, она, падая, потянула за собой всадника. К нему подбежал, что-то крича, изображая полное отчаяние, Серано.

Людей из отряда прикрытия, в большинстве тоже раненных, охватила необъяснимая паника. Они, повернув назад, устремились к основной части войска, трусливо бросив командира.

Только один остался верен генералу — Франсиско Гомес, достойный представитель своего героического рода. Он соскочил с коня и бросился к Масео. У того на губах выступила кровавая пена, и он уже никого не узнавал.

Серано, решив до конца сыграть позорную комедию, подбежал к генералу и расстегнул доломан. Опустив голову, он воскликнул как бы дрожащим голосом:

— Никакой надежды!.. Масео мертв!.. Пойдем, Франсиско, мы отомстим!

Юноша, покачав головой, с возмущением ответил:

— Пока я жив, убийцы не дотронутся до него!

Не считая уместным возражать, Серано молча впрыгнул в седло и умчался.

В это время несколько испанских солдат выскочили из пальмовой рощи и побежали к мертвому телу Масео. Ни один из них не выстрелил в Серано. На то у них были серьезные причины. Тот, кто замыслил и подготовил вместе с ними эту засаду, должен был остаться невредимым.

В надежде, что кто-нибудь поможет ему вырвать из рук врага тело героя борьбы за независимость, юный Гомес приготовился драться один против всех. Держа в руках винчестер, каким были вооружены и офицеры и солдаты, он спрятался за лошадью и открыл огонь. Юноша, почти подросток, защищающий драгоценные останки от многочисленного, закаленного в боях отряда противника, производил величественное и в то же время трогательное впечатление. Это вызывало уважение даже у врага. Один из офицеров крикнул:

— Отойдите!.. Мы вам не причиним зла…

— Ни за что! — воскликнул звонко Франсиско. И продолжал стрелять по рядам атакующих. Кто-то упал.

— Огонь! — скомандовал испанский командир.

На бесстрашного солдата обрушился град пуль. Левая рука была в двух местах раздроблена. Лошадь, за которой он укрылся, свалилась. Франсиско обернулся и, увидев, что никто не спешит, да и некому спешить ему на помощь, сказал:

— Здесь я и умру!

Юноша лег, укрывшись за крупом теперь мертвой лошади, и, с трудом действуя здоровой рукой, снова открыл огонь. Противник — а его число росло на глазах — не остался в долгу. Стоявшие поодаль мамбисес, так и не поняв, что делать из-за противоречивых приказов, совсем растерялись. Франсиско Гомес, весь изрешеченный пулями, лежал бездыханный.