Полли Эванс - Китай. Искусство есть палочками

— Из Англии, — ответила я. Тоже по-китайски.

Все вокруг вытаращили глаза.

— Англичанка… она англичанка… — зашушукались пассажиры, кивая и улыбаясь, словно мой ответ их порадовал.

Девушка, стоявшая впереди меня, обернулась. На вид ей было около двадцати, чистенькая и симпатичная. Ее прямые волосы, стянутые в безупречный хвост, сияли, словно лакированная поверхность, кожа была идеальной, а белоснежная куртка сверкала чистотой. Она искренне улыбнулась мне, а потом сказала на хорошем английском, только очень медленно:

— Добро пожаловать в Китай!

Я открыла старую скрипучую дверь маленького отеля и оказалась в холле, служившем одновременно и приемной со стойкой регистрации и рестораном. Вокруг лакированных квадратных столов стояли массивные скамьи из черного дерева. В центре каждого стола красовался деревянный подсвечник, в котором горела одинокая красная свеча. С потолочных балок свисали красные фонари с ярко-желтыми кисточками, а стены украшали свитки с каллиграфией.

— У вас есть свободные комнаты? — спросила я на китайском, тщательно выговаривая слова.

Женщина за стойкой широко улыбнулась:

— О! Вы говорите по-китайски! — И засмеялась так, словно удивилась моей наглости — попробовать изъясняться на ее родном языке. Впервые после Пекина мне встретился кто-то, более или менее сносно владеющий английским.

Женщина показала мне номер. Здесь тоже свисали с потолка красные фонари. В качестве кровати предлагалась старинная кушетка для курения опиума, рахитичного вида, зато с богатой историей. Все было безупречно чистым. Ни пятнышка! А в углу комнаты даже имелся автомат для розлива минеральной воды.

Я довольно долго стояла под обжигающе горячим душем в надежде уничтожить мириады бактерий, которые в этот самый миг проникали в глубь моих легких, намереваясь заразить страшной болезнью, от которой я буду долго чахнуть, исходя на кашель и мокроту. Уровень заболеваемости туберкулезом и прочими опасными инфекционными болезнями в Китае зашкаливает. Чуть ли не половина населения является носителями туберкулезной палочки, а гепатитом тут заражен каждый пятый.

Я три раза намылила голову шампунем, пытаясь истребить голодных вшей, которые, как мне представлялось, с радостью перепрыгнули с грязного автобусного кресла на нового сочного хозяина. Я почистила ногти и до красноты надраила кожу мочалкой. Убедившись, что ни одной живой бациллы не осталось, я спустилась вниз.

Через пять минут я уже сидела за лакированным столиком и с наслаждением потягивала хризантемовый чай из изящной фарфоровой чашечки. Напиток этот мне принесли в огромном стеклянном чайнике. Сначала чай был почти бесцветным, слегка желтоватым. Через некоторое время я налила себе вторую, а потом третью чашку. Крошечные шарики, плававшие на поверхности, постепенно распустились, превратившись в бело-розовые цветы, чай приобрел насыщенный цвет и вкус.

Музыкальный центр проигрывал песни «Бонни М» семидесятых годов. Мне торжественно вручили меню на английском, причем в меню предусмотрительно указали, какие из порций достаточны для ужина в одиночестве. Здесь я впервые после того, как простилась с Гаем, увидела других иностранцев. То облегчение, которое я при этом испытала, меня удивило и одновременно расстроило. Вообще-то во время своего путешествия я собиралась наблюдать за аборигенами, а вовсе не изучать поведение иностранцев за рубежом. Но после того как я побыла пару дней в шкуре единственного белого человека в городе, на которого все показывают пальцами и пялятся, да еще вдобавок смеются и орут, эти незнакомцы вдруг показались мне чуть ли не родными, хотя ничего удивительного здесь нет. На этот раз я с легкостью заказала себе еду — огромную тарелку пельменей, утопавших в соевом соусе и уксусе. Кроме того, я могла поддерживать беседу и сравнивать свои впечатления от путешествия. Да и к тому же я была не одна. Деревянные панели подрагивали от звуков «Бонни М», усиливая ощущение защищенности от чуждого мира, бушевавшего за стенами этого крошечного зала.

Я прекрасно выспалась на опиумной кушетке, а на следующее утро полчаса смаковала блинчики с бананами и кофе в ресторане отеля, под звуки все того же «Бонни М», после чего отправилась изучать улочки Пинъяо. Если бы не линии электропередач, натянутые между столбами, Пинъяо с легкостью можно было бы принять за город, сошедший со страниц учебника по истории. Именно это и привлекало сюда толпы туристов.

Как я уже говорила, Пинъяо один из немногих городов династии Мин, сохранивших свой исторический облик. На протяжении нескольких веков здесь проходил торговый путь из Пекина в Сиань. Именно в Пинъяо появился первый в стране коммерческий банк, «Жишэнчан», который в 1820 году основало семейство Лю. Банк долгое время оставался монополистом в Китае и даже открыл свои отделения в Америке и Европе, правда, после падения династии Цин, когда разразилась революция, торговлю в Пинъяо зарубили на корню. Город обнищал. Денег на переделку не было, поэтому старые дома не сносили, чтобы очистить место новостройкам, и люди жили здесь так же, как и много столетий назад. Потом, в 1997 году, ЮНЕСКО внесла Пинъяо в список объектов исторического наследия, поэтому деньги, которые приносил туристический бизнес, теперь шли на реконструкцию. Правда, и здесь не обошлось без проблем. Обратной стороной медали стало выселение большого числа местных жителей, которых приводила в ярость крошечная компенсация, предложенная правительством.

Я бродила по старинным улочкам, где время и многие тысячи ног отшлифовали до гладкости булыжники на мостовой. Ряды открытых лавочек украшали деревянные решетки темно-красного цвета, расписанные цветами. На одном прилавке высились горы разнообразных орешков — арахис, кешью, фисташки, семечки, а продавщица в розовом ципао насыпала товар в крошечный бумажный кулечек покупательнице, которая подъехала прямо к прилавку на велосипеде. А по соседству крошечный сморщенный старичок, который весил не более пятидесяти кило, торговал ароматическими палочками и бумажными подношениями [5] По китайской традиции принято делать духам бумажные подарки, которые сжигают во время жертвоприношения . Другие лавки предлагали обычные сувениры — резных будд, потрепанные цитатники Мао, которые успели пролистать сотни рук, латунные подсвечники «под старину» и рисунки акварелью на рисовой бумаге.

Группы китайских туристов с гулом проносились мимо в специальных электромобилях, напоминающих инвалидные кресла, в которых в аэропортах возят старых и немощных. Они редко вылезали из своих уютных машинок, а если и вылезали, то в основном ради того, чтобы сфотографироваться с рикшами. Рикши в шелковых халатах проводили весь день, сидя на корточках рядом со своими хитроумными транспортными средствами. Когда на горизонте появлялась группа туристов, то среди них обычно находился желающий оплатить «поездку». Под шутки и одобрительные крики товарищей он забирался в повозку, напялив мягкую фетровую шляпу и очки в проволочной оправе, которые ему одалживал рикша. Сам рикша подхватывал деревянные ручки повозки и изображал, что везет куда-то клиента, смахивая со лба воображаемый пот. Счастливый обладатель шляпы с достоинством махал рукой, а его товарищи щелкали фотоаппаратами со скоростью света. Забавная сцена. Интересно, как бы отнеслись к веселью потомков рикши прошлых веков, им-то действительно приходилось тягать тяжелые повозки, в которых восседали иностранцы или зажиточные соотечественники.