Василий Песков - Сельская Венгрия

Хотелось увидеть директора рынка Петера Цомбора. Не получилось — слишком занятый человек. Зато часа два посидели мы с Тибором Кекеди — контролером продукции. Эта служба поставлена тут хорошо. Поскольку продается много мясных изделий кустарного производства — им внимание особое. Зелень проверяется на наличие химикатов. Опытный глаз контролеров уже по внешнему виду подозревает остатки ядов, к примеру, в салате. Все решает лабораторный экспресс-анализ. «Вот тут интересы торговца-частника иногда пролетают в трубу».

Я долго ходил у отделов, где продаются грибы и рыба. Интересно было понаблюдать, как в застекленном прилавке тесно плавали, били хвостами друг друга сомы, угри, карпы, лещи, амуры, форель. Ниже всех по цене шел лещ (тридцать форинтов), причина — костист. А дороже форели и даже угрей был сом — триста форинтов (около восемнадцати рублей) килограмм. Это потому, что сом не имеет костей и главное — «рыба вольная», по плану в Дунае и в Тисе ее не поймаешь, только по случаю. Что касается карпа, то его «убирают» в промышленных водоемах почти как картошку. Мне сказали: разведение карпов — одно из самых выгодных производств.

А грибы… По представлению венгров, самый вкусный гриб — шампиньон. На рынке и в магазинах шампиньонов навалом. Свежие и маринованные, в банках. Цена равна цене килограмма среднего качества мяса. Шампиньоны, так же как и карпов, производят промышленным способом. Гриб надежен, привычен. Что касается диких грибов, то венгры, как и большинство европейцев, их побаиваются. На рынке они все-таки продаются. Белые, подосиновики, подберезовики, лисички. Цена белых — двести пятьдесят форинтов килограмм — в три раза дороже, чем шампиньоны. И знатоки-ценители покупают. Но в этом случае между продавцом и покупателем непременно стоит «грибной контролер». На рынке их девять. Процедура контроля простая. Грибы раскладываются на столе в один слой. Контролер смотрит, выкидывая несъедобные. (Съедобных в рыночном списке — двадцать четыре.) Если же в корзине попался гриб ядовитый, например мухомор или бледная поганка, вся партия — в яму. Такое случается, правда, не часто, но все же случается. Грибной сезон был еще впереди. Но мы разыскали «аса по контролю грибов» Оттоней Душноки. Я спросил, какой гриб, по ее мнению, наилучший. Она улыбнулась: «Ну, конечно, соленый рыжик!»

На каждом рынке есть своя знаменитость. Тут таковой является продавец овощей мордастый балагур Агоштон Кметти. Лук, чеснок, фасоль, картошка, орехи у него разложены так аппетитно, что если и не купить, то хотя бы полюбоваться обязательно остановишься. Госпожа Тэтчер, пройдясь по рынку, именно тут, в уголке Агоштона, пожелала купить чесноку. Событие, разумеется, было увековечено. И сейчас над горкой фасоли висит фотография: Агоштон с английским премьер-министром за совершением рыночной сделки. Реклама — лучше не надо.

Я, улыбаясь, изучаю глазами маленький ежедневный мир продавца овощей. Столь же внимательно цыганским наметанным глазом Агоштон изучает мою персону.

— Я знаю, что вы купите у меня, — говорит он тоном человека, не привыкшего ошибаться.

— ?

— Вот эту тыкву.

Овощной натюрморт Агоштона обрамляют гроздья паприки и странные живописные тыквы, похожие на музыкальные инструменты азиатских акынов, — кажется, сделай дырку, натяни на длинный отросток струны, и сухая, полая, невесомо-легкая тыковка запоет.

Я сознаюсь: да, тыкву, и именно эту, собрался купить на память.

— За откровенность — полсотни скидки, — улыбнулся Агоштон, заворачивая покупку в пластик с нарисованными на нем перцами.

…Сейчас сижу за столом. На стене приклеена карта Венгрии, и висит рядом легкое звонкое чудо — тыковка с полым метровой длины отростком. Стукнул карандашом — отзывается. В каком-то месте она вырастала, чьи-то руки ее поливали… Читаю названия городов и местечек знакомой теперь земли — умеют на ней хозяйствовать!

В середине холмистой, гористой Европы — степь? Не верилось. Земля германская, помню, вся в перевалах. В Швейцарии — сплошь горы. Чехословакия, Болгария, Югославия тоже далеко не равнинные. А тут обещают степь, да еще дикую, непаханую, с таинственным названием Хортобадь…

За Будапештом, от Дуная к востоку, не враз, а постепенно холмы, поросшие виноградом, вдруг начинают сменяться полями пшеницы, кукурузы, сахарной свеклы (ну все равно как ехал бы под Липецком или Воронежем). Близ Тисы равнины уже царствуют (впору вспомнить Кубань, Ставрополье). Лесные полосы из акации, нечастые поселения, небо без облаков, марево, размывающее границы степи и неба, нелюдные дороги.

Переселившись из Приуралья в междуречье Дуная и Тисы, мадьярские племена нашли «чащу, полную меда и молока». Но тут вот, в верховьях Тисы, переселенцы осели на землях суровых. Сохе тут нечего было делать. И будь мадьяры земледельцами изначально, эти земли они посчитали бы бросовыми. Летом палящий зной до тридцати пяти градусов без дождей. Зимой — морозы до двадцати пяти. В довершение всего Тиса после шумного пенного бега в горах тут обретала покой, лениво петляла и заполняла равнину во время весенне-летних разливов морем воды. Уходя, половодье оставляло озерки, бесчисленные болота, а на почти незаметных для глаза подъемах — солончаки, блестевшие в сушь бесплодным белым налетом.

Этот мир был суров, но для мадьяра-кочевника вполне приемлем. Лошади и коровы находили тут вволю корма. Воды кишели рыбой и дичью… За тысячу лет в Хортобади сложилась особая жизнь, хранившая быт, привычки, неприхотливую стойкость давних далеких предков.

Человек-скотовод на коне веками был тут главной фигурой. В истории этих мест значатся отзвуки великих потрясений Европы. В 1241 году сюда докатились орды татаро-монголов. Чем могли они тут поживиться? Скорее всего угоняли конские табуны. А семьсот лет спустя, осенью 1944 года, хортобадьская «пуста» стала местом громадного танкового сражения. После горного неудобства в Карпатах танки тут вырвались на равнину, появилась возможность маневра. Эту возможность постарались использовать обе стороны. Утверждают, что битва по числу танков, в нее втянутых, приближается к битве на равнинах под Курском. У дороги на въезд в Хортобадьскую степь стоят сейчас два примечательных памятника: отлитый из бронзы пастух и танк «тридцатьчетверка».

В XIX веке плуг начал тревожить сухие хортобадьские черноземы. Земледелию, однако, мешали разливы Тисы. Вода не только покрывала равнины в верховьях, но с разрушительной силой устремлялась в Дунай. В 1879 году Тиса смыла, превратила в руины южно-венгерский немаленький город Сегед. Восстанавливать его венграм помогали все европейские страны. Память об этом в нынешнем Сегеде есть: проспекты Московский, Венский, Парижский, Брюссельский, Лондонский, Римский…