Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Даже Денман понимал, что мы побеждены. Он был храбрый человек, решительный, настоящий фанатик, одержимый идеей. Но он не был сумасшедшим. Он не собирался губить себя, подобно Уилсону, и предпочел вернуться. За это я благодарен больше, чем за что-либо другое в моей жизни: если бы Денман настаивал на продолжении штурма, мы с Анг Дава оказались бы в ужасном положении.

Отступали мы еще быстрее, чем наступали. Потер­пев поражение, Денман, казалось, стремился возмож­но скорее уйти с Эвереста, словно любовь к горе вне­запно сменилась ненавистью. Мы чуть не бегом примчались к монастырю и продолжали с той же ско­ростью путь по диким плато Тибета, будто гора пре­следовала нас, как врага. Теперь у нас было еще меньше продовольствия. Наша одежда превратилась в лохмотья, а Денман до того разбил ботинки, что несколько дней ему пришлось идти босиком. И все же мы шли. К счастью, нам не попался ни один патруль. Не успел я и оглянуться, как мы вернулись из Тибета в Сикким, а еще через несколько дней, в конце апре­ля, вошли в Дарджилинг. Весь поход к Эвересту, вверх по горе и обратно, занял всего пять недель!

Так кончился этот молниеносный, безумный, неле­пый поход. Несколько дней спустя Денман был уже на пути обратно в Африку, и мне казалось, что я вовсе и не ходил на Эверест, что все приснилось. Однако вскоре я стал получать от Денмана письма, в кото­рых он обещал вернуться на следующий год; весной 1948 года он и в самом деле появился в Дарджилинге. На этот раз со снаряжением дело обстояло лучше, но разрешения на въезд в Тибет Денман опять не полу­чил. За прошедший год было много разговоров о на­шем нелегальном походе, меня осуждали за то, что я согласился быть проводником, и я знал, что, если это повторится, мне грозят большие неприятности. Поэто­му я вынужден был отказать Денману, ответить, что без разрешения на въезд я не смогу сопровождать его.

Другого надежного проводника найти не удалось, и пришлось Денману возвращаться в Африку. Везти снаряжение обратно ему было уже не по карману, и он подарил его мне. С тех пор мы больше не встреча­лись, но иногда переписываемся, оставаясь хорошими друзьями. При всех своих странностях Денман муже­ственный человек, человек мечты, и я сожалею, что ему не удалось осуществить ее. В 1953 году, стоя на вершине Эвереста, я был в вязаном шлеме, который оставил мне Денман, так что хоть малая частица его достигла цели.

Однако вернемся к 1947 году. В течение многих месяцев до приезда Денмана я ходил без работы, но едва вернулся с ним в Дарджилинг, как все внезапно переменилось, и в первый же день я получил новую работу.

Притом это была настоящая экспедиция. Правда, не очень большая и не на Эверест, но хорошо финан­сированная и организованная, так что она показалась мне почти чудом после пережитого с Денманом. Вос­хождение должно было происходить в Гархвале, но один из членов отряда, знаменитый швейцарский альпинист Андре Рох, приехал в Дарджилинг заранее, чтобы набрать шерпов. Не успел я опомниться, как уже подписал соглашение. Вместе с Рохом и другими шерпами я отправился на место старта экспедиции в Гархвал, где встретил ее прочих участников. Здесь были Альфред Суттер, состоятельный делец и опыт­ный альпинист и охотник, Рене Диттерт, с которым я позднее ходил на Эверест, миссис Аннелис Лонер, мо­лодая альпинистка, и Алекс Гравен, один из наиболее известных проводников в Альпах. Все они были швей­царцы; я впервые встретился с этим народом, с кото­рым позднее так тесно сдружился.

Мы собирались штурмовать не одну какую-то большую вершину, а несколько второстепенных, хотя их, наверное, не назвали бы так где-либо в другом месте, не в Гималаях. Все они превышали 6000 метров и не были еще никем взяты. Мы начали со снежной вершины Кедернат. После долгого перехода по пере­сеченной местности подошли к подножью горы и ста­ли разбивать лагеря. Мы поднимались все выше и выше, высматривая наилучший путь к вершине, по­ка не уверились, что нашли нужное; затем пригото­вились к штурму. Я не попал в штурмовую группу, потому что мне поручили помогать госпоже Лонер, а она, хотя и была хорошим альпинистом для жен­щины, в решающем броске не участвовала. Верный своим обязанностям, я остался в верхнем лагере. Ко­нечно, я был разочарован, но зато более приятного общества не мог и пожелать. Утром в день завер­шающего штурма мы помахали вслед уходящим и ста­ли ждать их возвращения.

И они вернулись, но не так, как мы надеялись. Уже издали, видя их на снежном склоне над нами, я почуял беду. Подойдя, они сообщили, что произо­шло большое несчастье. Высоко на горе, поблизости от вершины, восходители шли связками по двое, как вдруг на узком крутом снежном гребне одна двойка поскользнулась. Это были Суттер и Вангди Норбу, старший над шерпами. Не сумев удержаться, они покатились кубарем под гору и остановились только в трехстах метрах ниже. Остальные были глубоко потрясены. Глядя вниз, они не могли понять с такого расстояния, жив ли кто-нибудь из упавших. Прямо спуститься было, конечно, невозможно, пришлось воз­вращаться по гребню и идти в обход; на это ушло несколько часов. К их удивлению и облегчению, Сут­тер отделался легкими ушибами. Он смог даже вер­нуться с ними, царапины и ушибы позволяли ему идти самому. Зато с Вангди Норбу дело обстояло хуже. Он сломал ногу, а вторая была сильно повреж­дена кошками Суттера. После тяжелого восхождения и последующего спуска восходители слишком устали, чтобы нести его в лагерь. Единственное, что они могли сделать – поставить аварийную палатку, устроить возможно более удобное ложе и пойти самим в ла­герь.

Вернулись они в лагерь уже вечером. В темноте ничего нельзя было предпринять. Но на рассвете вышла спасательная группа, и на этот раз я, конечно, шел с ними. Я считал, что на меня ложится главная ответственность, потому что остальные сильно утоми­лись накануне, а я хорошо отдохнул и был полон сил. К тому же Вангди Норбу был моим давнишним другом и товарищем по восхождениям, он получил звание Тигра на Эвересте еще в 1938 году. Я чув­ствовал себя обязанным любой ценой спасти его и доставить вниз.

К счастью, погода держалась хорошая, и за не­сколько часов мы добрались до палатки, маленького коричневого пятнышка на белом горном склоне. Мы откинули полу; не помню точно, что мы ожидали увидеть, но во всяком случае не то, что предстало на­шим глазам. Вангди Норбу лежал на месте, живой, но, помимо поврежденных ног, у него был кровавый надрез на горле. Позднее он рассказал нам, что прои­зошло. Накануне, когда все остальные уходили, он был еще совершенно ошеломлен падением и не расслышал их обещания вернуться завтра. Вангди решил, что его бросили одного. Замерзать. Умирать. В полном отчаянии, испытывая страшные мучения, он схватил нож и попытался зарезаться. Два обстоятельства спасли его. Во-первых, он был слишком слаб, чтобы резать сильно и покончить с собой разом, во-вторых, уже истекая кровью, вдруг подумал о семье и решил жить ради нее. Поэтому остаток ночи он пролежал совершенно неподвижно. Кровь засохла и перестала течь. Таким образом, на следующий день он был жив, хотя страшно ослаб и очень страдал.