Иоганн Висс - Новый швейцарский Робинзон

При проходе через маленький лес гуявника наши собаки несколько раз бросались с лаем в чащу, но тотчас же возвращались. Думая, что в лесу скрывается какой-либо хищный зверь, мы окружили чащу, держа ружья наготове. Жак, который почти лег на землю, чтобы различить причину этой тревоги, вдруг вскричал:

— Вот на! это наша свинья! она поросилась!

Восклицанию ответило хорошо знакомое нам хрюканье, вовсе не страшное, и вызвало взрыв общего смеха.

Бедное животное кормило шесть хорошеньких поросят, рожденных дней пять или шесть тому назад.

Обсудив, что нам делать со всеми этими маленькими животными, мы порешили взять только двух из них, а остальных оставить в лесу, чтобы они расплодились.

Приход наш к Соколиному Гнезду был настоящим празднеством. Особенное удовольствие доставили нам наши домашние животные, которые ласкались к нам и, казалось, сильно радовались нашему возвращению.

Буйвол и шакал были привязаны к деревьям, в ожидании, что привычка сделает их смирными и покорными. Орел Фрица был также привязан; но сын мой необдуманно снял с глаз его повязку. Птица тотчас же начала бить направо и налево своими когтями и клювом, и сидевший вблизи попугайчик был в минуту растерзан.

Увидев кровавые клочья своего маленького питомца, Фриц сильно рассердился и готовился казнить убийцу смертью.

— Лучше отдай его мне, — попросил Эрнест, — я укрощу его, я знаю чем.

— Нет, — возразил Фриц: — я поймал его и оставлю себе. Лучше скажи мне твой способ.

— В таком случае, — ответил Эрнест, — орел при тебе, способ при мне.

Я был вынужден вмешаться в спор.

— Отчего, — сказал я Фрицу, — требуешь ты, чтобы Эрнест сообщил тебе свою тайну без всякого вознаграждения?

Состоялась сделка. Фриц уступил Эрнесту обезьянку, а тот указал ему способ усмирить и приручить орла.

Средство это, весьма простое, состояло в том, чтобы пускать в ноздри животного табачный дым, который должен был одурманить птицу и тем укротить ее.

Сначала Фриц не хотел верить действительности этого средства и даже намеревался взять назад обезьянку, но я посоветовал ему не решать дела, не проведя опыта.

Эрнест принес трубку и табак, найденные нами на корабле, и стал курить над головой орла, который от первых же струек дыма совершенно притих. Мало-помалу он ослаб, зашатался и стал совершенно неподвижен.

Фриц, считая его мертвым, уже раскаивался в том, что дозволил произвести этот опыт; но столбняк вскоре прошел и птица стала настолько же смирной и покорной, насколько прежде была дикой и злой.

Чтобы окончательно приручить орла, не пришлось даже часто повторять этот прием, который был неприятен и Эрнесту.

На следующее утро мы отправились втыкать привезенные нами бамбуковые трости подле наших молодых плодовых деревьев.

Мы наложили на тележку, кроме бамбуковых тростей, изрядный запас сахарных и длинный, заостренный железный шест, которым можно было делать углубления у корней деревьев. Оставшихся дома жену и Франсуа мы попросили приготовить нам обед из пальмовой капусты и саго.

Так как легко нагруженную тележку могла везти одна корова, то буйвол был оставлен в стойле: мне не хотелось употреблять его в работу, пока не заживет его рана в ноздрях.

Подпорки оказались крайне необходимыми, потому что все наши деревья были повалены ветром, дувшим на прибрежьи в продолжение предшествовавших дней. Пока мы поднимали молодые стволы и прикрепляли их к бамбуковым тростям, которые должны были служить им опорой, дети засыпали меня вопросами относительно земледелия, огородничества и садоводства. Я отвечал как умел. Я желал бы знать все, чтобы быть в состоянии передать все этим бедным детям!

— Встречаются ли посаженные нами здесь деревья в том же состоянии в природе, или они уже подверглись от возделки разным изменениям? — спросил Фриц.

— Хорош вопрос! — воскликнул Жак. — По-твоему, деревья приручаются, как животные! Не думаешь ли ты, что есть средства сделать деревья покорными, как твоего орла, научить их кланяться и приглашать людей к сбору их плодов?

— Бедный Жак! — заметил я, — тебе кажется, что ты сказал очень остроумную вещь, а между тем ты сболтнул глупость. Конечно, нет растений, которые повиновались бы голосу своего хозяина; но как есть растения, которые прозябают без всякого ухода, так, напротив, есть и такие, которые подвергаются, можно сказать, настоящему воспитанию, для улучшения их произведений, цветов и плодов. Коль скоро ты не признаешь различия между растениями и животными, то мне, следуя такому же взгляду на животных и людей, пришлось бы побеждать твое неповиновение способом, употребленным над буйволом: продеть тебе веревку в ноздри.

— И средство это было бы очень недурно, — посмеиваясь заметил Эрнест.

— Однако средство это, — возразил я, смеясь, — мне пришлось бы применить ко всем вам, не исключая и господина ученого. Но как людей воспитывают иначе, чем животных, так есть особые средства и для изменения природы некоторых растений: таковы прививка, пересадка, удобрение почвы и, вообще, все те заботы, совокупность которых составляет искусство земледельца, огородника и садовника.

При этом случае я сообщил детям, что большинство наших плодовых деревьев иностранного происхождения: что, например, маслина завезена из Палестины, персиковое дерево из Персии, смоковница из Лидии, абрикосовое дерево из Армении, слива из Сирии и груша из Греции. Я добавил к этому, что многие другие деревья разводятся в наших странах уже так давно, что их привыкли считать туземными.

К полудню, окончив наше занятие, мы возвратились в Соколиное Гнездо, где нас ожидал прекрасный обед.

После обеда мы занялись осуществлением предположения, возникшего несколько времени тому назад.

Нужно было заменить неподвижной лестницей веревочную, ведшую в наше воздушное жилище и представлявшую опасность, особенно для жены и младшего сына. Я не мог и думать о постройке этой лестницы снаружи: выполнение такого предприятия было бы слишком трудно, чтобы не сказать невозможно. И потому я решился построить лестницу внутри смоковницы, которую считал полой, так как в ней помещался рой пчел. Но прежде всего нужно было избавиться от этих неудобных соседей.

Для исследования пустоты дерева, дети и я стали бить по его стволу обухами топоров. Этот шум потревожил пчел: они вылетели в большом количестве и яростно напали на ветреника Жака, который, не внимая моим предостережениям, поместился подле отверстия, служившего выходом из улья. В минуту лицо и руки его были исколоты, что причинило ребенку жестокую боль. Мне удалось унять ее, прикладывая к уколам сырую землю.

Это происшествие убедило меня, что нам не удастся изгнать наших соседей, не прибегая к мерам жестоким. До этого случая я думал принудить пчел только к переселению и построил из пустого пня, накрытого, в виде колпака, пустой тыквой, улей, в котором хотел поселить крылатый народец. Но я не знал, как приняться за такое переселение колонии, и, кроме того, считал недоказанным, что рой пчел может примириться с новым жилищем.