Николай Максимов - Поиски счастья

Олаф Эриксон осмысливал новую для себя обстановку. Он относился к тем людям, которым необходимо вначале осмотреться, все продумать, а уж потом действовать по точно рассчитанному плану. Так он прожил свои двадцать пять лет.

Капитан «Морского волка», наоборот, всегда действовал быстро. Высадив золотоискателей, он сразу же приступил к торговле. В этом году он первым приплыл в Уэном и спешил воспользоваться своим преимуществом.

Как обычно, в больших и малых кожаных байдарах чукчи направились к борту шхуны. Они везли с собой шкурки песцов, лисиц и росомах, китовый ус, моржовые клыки, отличные модели парусников, изготовленные из кости, такие же ножи, брошки, мундштуки, шкуры белых медведей, нерпичью и оленью замшу — все добытое и изготовленное ими за целый год.

Прежде всего каждому хочется получить чай и табак, Трубка табаку и чашка крепкого чая кажутся здесь самым дорогим, о чем мечтает давно все поселение.

Торг в разгаре. Вот молодой чукча по имени Тымкар пытается приобрести ружье. Глаза его горят. Из кожаного мешка он торопливо достает пушистые шкурки песцов и укладывает стопой на палубу. Хозяин «Морского волка» — большой чернобородый янки — держит за ствол винчестер. Стопа должна быть равна высоте ружья. Но шкурок у юноши не хватает…

Он не просит их у односельчан. Не просит не потому, что ему могут отказать, нет! Просто он знает, что это невозможно: ведь тогда у других не будет ни чая, ни табака.

Покупка не состоялась. Песцы Тымкара пошли за котел, нож, бутылку виски, чай и табак.

А на берегу суетились проспекторы [2] Золотоискатели (англ.) . Но не успели еще они разбить палатки, как день стал быстро меркнуть: с севера надвинулись низкие тучи, заслонили солнце, окутали вершины прибрежных скал. Море тревожно зашумело, подул ветер. Мелкий июльский дождь заслонил очертания окрестностей.

Золотоискатели наскоро прикрыли брезентами свое имущество, оставили сторожа и разбрелись по ярангам туземцев.

Ройс дождался, когда ушли с берега Мартин и Олаф, и направился в дальний конец поселения, к одному из куполообразных шатров, обтянутых сверху шкурами. Тяжелые камни, привязанные к шкурам, свисали вокруг, почти касаясь земли: они натягивали кровлю на каркас из китовых ребер и плавника, обложенный снизу дерном.

Найдя отверстие, норвежец согнулся и перешагнул высокий порог. В полумраке безоконного свода блеснули чьи-то глаза и тут же исчезли в меховой палатке, установленной внутри шатра.

Ройс не мог различить окружающие предметы, но сырой запах ворвани, гниющих шкур и тухлого мяса сразу ударил ему в нос.

— Этти! [3] Здравствуй — раздался где-то у самой земли, чуть ли не под его ногами, приветливый голос.

Ройс всмотрелся. Из-под шкуры меховой палатки выглядывала плешивая голова. И не успел еще незваный гость сообразить, что может означать это слово, как плешивый человек неожиданно громко закричал:

— Га! Га! Га! — и около головы появились руки; они тянулись за оленьим ребром, отчетливо выделявшимся на темной земле.

Норвежец отшатнулся, задел головой о свод шатра. От него шарахнулась собака, еще сильнее перепугав его.

Чукча сморщился в улыбке, неуклюже выполз из спального помещения, взял вещевой мешок пришельца, в который пыталась залезть собака, и втолкнул в полог.

Разутый, в одних Штанах из тюленьих шкур, перед Бентом Ройсом стоял костлявый старик с несколькими седыми волосками вместо бороды.

Рассмотрев гостя и послушав, как шумит по кровле порывистый дождь, хозяин произнес:

— Тагам! — опустившись на четвереньки, он подсунул голову под меховой занавес спального помещения и скрылся внутри.

Ройс последовал за ним. По шее, спине, ногам неприятно протащилась отсыревшая оленья шкура.

— Этти, — теперь произнесла это непонятное слово туземка. Спустив с одного плеча меховой комбинезон, она сидя кормила младенца и одновременно оленьим ребром поправляла фитиль из черного моха в каменной плошке, наполненной жиром. Над очагом висел чайник, покрытый толстым слоем копоти.

Стоя на коленях и едва не касаясь головой закопченного потолка, Ройс молча разглядывал кожаное жилище. Ему казалось, что он попал внутрь большого ящика, выложенного черной бумагой. Несколько оленьих шкур лежало в углу; неподалеку — котел, чашки; на перекладине под потолком сушилась одежда; там же лежала еще какая-то рухлядь; больше в пологе ничего не было.

Костлявый полуголый старик и молодая женщина тоже молча разглядывали длиннорукого человека с тяжелой челюстью и заросшим рыжей щетиной лицом.

Вскоре Ройс достал из-за пазухи кисет и протянул его старику. Чукча заерзал на месте, вытащил из кармана трубку, закашлялся, белки потухших глаз налились кровью. Но как его, так и пришельца постигло разочарование: понюхав щепоть золотого песку, Эттой нахмурил седые брови, еще сильнее забился в кашле и, обессилев, повалился на шкуру вниз лицом.

Ройс — уже второй раз за этот день — досадливо спрятал кисет обратно.

Семья Эттоя состояла из шести человек: старик со старухой, два сына, невестка да внук. Тымкар еще не вернулся с торга на шхуне, старший сын Унпенер на охоте.

Тауруквуна, жена Унпенера, укачала ребенка, взяла медный тазик, обтерла с него пальцами жир, облизывая их, положила туда из котла кусок моржового мяса и пододвинула гостю.

Норвежец сказал, что у него есть свои продукты.

Старик оживился вновь.

В это время в шатре взвизгнула собака, послышались легкие и быстрые шаги, шкура полога приподнялась и младший сын Эттоя Тымкар ловко вполз внутрь. Он был совсем еще молод: на юном загорелом лице никаких признаков зрелости.

— Вот! — радостно сказал он по-чукотски и протянул отцу новый котел. В котле были табак, чай, водка и нож.

И только передав старику все свои приобретения, юноша заметил, что в жилище находится чужой человек.

— Этти! — приветствовал он Ройса.

Норвежец догадался, что незнакомое ему слово, вероятно, означает приветствие, повторил его и кивнул головой.

Старик, юноша и молодая женщина добродушно засмеялись.

…Всю эту немеркнущую полярную ночь не стихали голоса в яранге Эттоя: старик почти без умолку болтал, потягивая виски, курил, смеялся, пил крепкий чай.

Утомившийся Ройс спал.

Дождь не перестал и к утру. Однако все, кроме Тауруквуны, куда-то ушли. Бент и жена старшего сына Эттоя оказались в пологе только вдвоем. Ребенок спал.

Тауруквуна — не дурнушка; наоборот, чукчи-мужчины находили ее «стоящей». Правда, на вид ей можно было дать лет тридцать, хотя она прожила всего двадцать четыре, но Ройс думал сейчас не о ее возрасте. Его волновало само присутствие молодой женщины, с которой они — только вдвоем…